Не то чтобы я транжира, но сегодня купила сок-пюре J7. Это было офигенно. Плохо же то, что я был снова вусмерть уставшим. А под конец дня зарплату нам не дали. Директор отвечал односложно: ждём. Когда переведут, значит. Боюсь, что придётся ждать до пятницы, а я уже настроился, что получу наконец журналы(
В прошлом году этак в августе я перепутала и купила журнал, который заказала у подруги. Сегодня он обрёл хозяйку в лице дочери сотрудницы. У неё восторг, даже перестала вымогать у матери куклу (они шли из школы, где сотрудница оставила овердофига денег). Ну хоть кому-то сегодня хорошо.
А в транспорте так и не спалось, ни утром, ни вечером. Читал Грина и умилялся.

@темы: РазКОШления

---

Ягодный Адреналин Раш - приторная муть. Наверное, столько сахара было только в том торте, который директор купил вчера в честь своих именин.
Настроение было странно приподнятым, а вкупе с энергетиком жить было просто замечательно. Работы снова кот наплакал, но на сей раз мы поталили мелкие детали - приятное разнообразие. Наверх я, естественно, не пошла. Внизу тепло, нет того ребёнка, который кашу по кабинету разбрасывает и лопает прямо руками, отчего боишься, как бы он за твои вещи не схватился, дефилируя вокруг. Почему нельзя кормить его дома, как делает мать другого ребёнка?
У меня уже 12 комиксов, я две недели на выходных не красила. Пора с этим что-то делать.
На обратном пути думала, как всегда, поспать. Но после энергетика (ой ли, я его допил достаточно давно) мне не спалось, слушать музыку было скучно, и я выудила из рюкзака рассказы Грина. Книжку я ношу на всякий случай - я уже прочла "Бегущую по волнам", и вчера принялась за рассказы. Всё-таки Грин романтик. Прелестно пишет, хотя словесных нагромождений порой чересчур.

Сны были рваными. Коробило, что Артём опять матерится, хоть бы и в восторге. Когда я бодрствую, мне побоку, а вот сквозь сон... это звездец.
Когда проснулась снова, муж укладывался. Полежала, потянулась к будильнику - Артём говорит, что ещё ночь. Попыталась уснуть.
Не смогла, встала в 5-20. Грустно посмотрела на остатки мятой картохи и пошла жарить яичницу. Тут и муж подтянулся - тоже уснуть не смог. Пожарила на двоих.

@темы: Рабочее, РазКОШления

---

03.10.2018 в 18:01

Пишет  ~Ulitka~:

Радуга, которая высохла!

Мысли Геннадия Малкина - парят словно облака в небе сознания!

Писатель собирает их воедино и проливается дождь блестящих метафор!
Однако изречения автора-сатирика, весьма своеобразны.

Цитаты и фразы Г. Малкина переливаются всеми цветами радуги и невольно вызывают улыбку! Не верите? А вы прочтите парочку метафор. В этой бесконечной игре слов, ты словно на безумном аттракционе: летишь, падаешь, ползешь, прыгаешь и т.д и т.п. Иногда создается впечатление, будто писатель каждое слово выискивает месяцами чтобы выстрелить точно в цель.

С удовольствием публикую в своем дневничке творчество Геннадия Малкина! Бесконечное остроумие литературного юмориста:

Стремясь быть честным до конца, ищите конец.

Мечты уходят - их смущают цены.

Нет ничего плохого в том, чтоб делать иногда хорошее.

Будь внимателен, прежде чем ошибиться.

Не изводи бессонницу своими мыслями.

Не можешь усидеть на одном месте - садись другим.

Чашей терпения лучше не чокаться.

Храните верность в самых неожиданных местах.

Дождик идет для тех, кто идет без зонта.

Не покупай того, что может обойтись пока и без тебя.

Не падай духом где попало!

Любая очередь идет быстрее, когда вы передумали стоять.

Не думай о плохом здоровье - подумай о хороших хворях.

Хорошим книгам можно доверять и не читая.

Не отвечайте на глупости взаимностью.

За старые грехи приходится расплачиваться новыми.

Убитый день хоронят за оградой памяти.

Не стоит собственную голову сдавать под склад чужих идей.

Не привыкайте к тому, чего нет.

Все идет по спирали к нашей прямой кишке.

Не путайте выздоровление с бессмертием!

Всё, что нельзя исправить, надо считать совершенным.

Безвыходные ситуации имеют запасные входы.

Хлебнувши горя, обойдись без тостов.

Поиски счастья кончаются собственной жизнью.

Хороший человек не причиняет зла заранее.

Внешность обманчива только снаружи.

Жизнь - это быстрая еда и долгая работа.

Комедия жизни - в трагичности каждого из персонажей.

Муж вырастает эгоистом, если в семье он один.

Теперь Амур стреляет чаще одноразовыми стрелами.

Небо слабого пола - мужской потолок.

История - это валюта достоинством в сотню лет.

Улыбка - рукопожатие души.

Хохот до задних зубов рискует передними.

Жизнь так сложна, что без смеха не разобраться.

Надо смеяться, чтобы не быть смешным.

Относиться без юмора к жизни - все равно что родиться по делу.

Без смеха о серьезном даже думать нечего.

@темы: Книги

---

Между тем на работе перестановка. Дядя Володя включил обогреватель. Теперь в закутке тепло.
Так скажем, в свитере в самый раз, а вот сегодня пришла в мужниной рубашке от термобелья и... ну, пришлось обогреватель к стулу подтащить и в шаль замотаться.







А ещё перед Нефтяным университетом поставили статуи. Неделю назад они ещё были запакованы.







Потом асфальт залили чем-то приличным и статуи расчехлили.

@темы: Рабочее, РазКОШления, Фото

---

02.10.2018 в 16:51

Пишет  Сурт:

Отлично)))

02.10.2018 в 12:00

Пишет  Веселый робот:

Кожаный движок
Родители мои (земля им пухом), были страстно увлеченные наукой люди. Такие увлеченные, что не сильно заметили мое появление.
Да и само время тогда было – увлеченное, – еще будоражили полеты в космос, поэты волновали, Высоцкий конечно. И хотя оттепель давно сковало льдом – но все «дышало», пусть и втуне. Даже промозглой питерской зимой, в нашей квартире витал дух весны и интеллектуального инакомыслия.
Поглощенные работой, предки не слишком переживали, что до четырех лет я мол

...читать дальше (еще 11704 символов) >>

чал. Только мычал, ревел и пукал.
– Пёс ты мой нямой, – улыбалась мама, заправляя в меня пересоленную кашу.

– Немтырь, безъязыкий, принемывает, немта, немталой, и-и-и…брюква! – весело добавлял от пишущей машинки папа, – трубка потухла, но увлеченный работой он исправно затягивался.
– Тихий, – ласково резюмировала мама.

Родители были филологи и работали над сборником обсценной лексики и горячо обсуждали непонятные слова, не подозревая про магнитофон в моей коробушке.
К четырем, я несмело заговорил, да так, что окружающие краснели до слез, а родителям было страх как неловко. Вскоре они уехали в экспедицию, где и погибли в автокатастрофе.

Помню серый день, два кумачовых гроба, в их белых вместилищах страшно незнакомые двое, и все же, это они – папа и мама. Толпа прячущих глаза молодых людей – друзей, коллег. Гвоздики, гвоздики, гвоздики... Ненавижу гвоздики.
Тогда я опять замолчал на два года. Как не билась со мною бабка и врачи, ничего не выходило – я не хотел говорить. В садик не ходил – воспитывала бабка, в прошлом сама учитель. Всё я понимал, – больше сверстников, бегло читал, но – молчал.
– Витенька, ты говорил во сне, почему сейчас молчишь… – часто плакала бабушка.
Худшее время... Я тосковал, перебирал родительские бумаги, читал, всплывали их споры, и с тихими слезами засыпал за столом – голова на печатной машинке.

В шесть с половиной, стараниями бабки (заслуженного педагога) меня определили в класс УО, – к долбоёбам попросту. К первому сентября я заболел ангиной, и бабка привела меня в школу лишь к середине месяца.

Школа меня оглушила – у забора курили какие-то сутулые мужчины в школьной форме, и стригли девочек гнусными глазами – всех, начиная с четвертого класса.
На крыльцо втягивалась шумная толпа. Она скакала, кривлялась, орала и дралась как стадо макак. Кого-то гвоздили ранцем по голове, кому-то срывали скальп за косы.
В дверях образовалась пробка, которую пинками, без разбору сокрушил разящий табаком десятиклассник с карточкой «всесоюзный розыск».
Бабушка, как стреляный педагогикой воробей, повременила быть убитой, и мы обождали в сторонке.
С тихой улыбкой старуха глядела на детей, а я просто окаменел – это что, нормальные?! Тогда с кем выпало учиться мне, с фашистами? Тут я совсем забздел.

Класс УО размещался подальше от людских глаз – в тихом аппендиксе, по соседству с библиотекой.
Казалось, за дверью хуярит скотобойня – визг и рев стояли, будто под двуручными пилами, театрально погибало стадо свиней и слон.
Бабка приоткрыла дверь, и у темечка сверкнул нож. Захлопнула и сказала: – Учительница отошла.
Отошла! Я понял, – за дверью скопытился педагог. Вернее, его вусмерть скопытили первоклашки. Мне вспомнились похороны, затряслись ноги.
– Пиздец. – сказал я.
– Да, внук. – согласилась бабка, подбирая с пола блестящий циркуль, едва не сделавший меня круглым сиротой. – Чего?!
Она так и всплеснула ридикюлем: – Заговорил!
Сцену прервала целая и невредимая училка. Она появилась из-за угла, оправляя юбку и улыбаясь навстречу.
– Как твое имя? – спросила, погладив меня по голове крепко намозоленной рукой. Похоже, указку из рук она не выпускала. Или чем она их тут пиздит.

Но, я её кажется умилял, – был я рус, с пробором, глаза большие и голубые – хороший мальчик с девчачьим острым подбородком – с виду отличник и книгочей.
Где червоточина, в чем гнусь в этом херувиме? – гадала она, окидывая меня испытующим взглядом.
– Он… немой… – совсем растерялась бабушка, ещё не веря в чудо.
– А-а… – протянула тётка, понимая, что я по адресу, несмотря на сусальный портрет, – Как зовут молчуна?
– Ожегов, Даль… – вдруг брякнул я . – Обсценно…
Бабка схватилась за сердце, а училка решила, что старая пиздит как дышит, или тоже с прибабахом, и сказала:
– Ссутся у нас все. Я буду звать тебя Миша. Миш в классе нет, а Даль – необычно, – дети не запомнят.
– Котлов Витя. – промямлила бабка.
Училка втолкнула меня в класс, захлопнула дверь и пошла проводить стебанутую пенсу.

Я прекрасно помню наш последний с папой и мамой Новый год, гостей в нашем доме, застолье, хрип Высоцкого, задушевная гитара, споры, танцы, стихи, вновь Высоцкий.
А тут же бля-я, – Первомай, пивная бочка, клифты и орущая гармошка, сразу ножик, минуя доводы, битые кружки и зубы под ногами.

Прямо от порога, меня расстреляли из трубочек жеваной промокашкой – испятнали как мухомор. Спасибо ничем не уебали.
Не успел утереться, как застенчивым слоном подкрался здоровый свин в очках, и угрожающе прохрипел слюнявым хайлом:
– Тхы кхто? Гхы.
Мне со страху послышалось: «Хандэ хох!»
– Хуй в пальто. Вареной Мадамкин. – по законам войны соврал я (папа любил меня так величать), и пустил руки в гору.
Видимо, стресс стронул некие механизмы мозга – в голове так и мельтешили слова. Папа и мама могли часами дискутировать по поводу своего научного труда, а когда уставали, то отдыхали играя, – перекладывали «манда» на вологодский и рязанский говор, – получалось ласковое «монда», или зазывное акающее «манда-а».
Или решали, имеет ли ёмкое «манда», право на множественное число, как сакраментально-сакральное «пизда». Они были увлеченные люди, а у меня цепкая память.

– А я Виталикхр. – назвался урод. Закинув голову, он жадно разглядывая меня из-под очков, построенных на списанных из Пулковской линзах.
Казалось, он глядит в потолок. На самом же деле, пристально изучал меня, и то и дело облизывался. Варан ебучий.
– Гавайх дружикрх. – прохаркал он, окончательно увлажнив меня слюной, – видимо мариновал для размягчения.
– Опиздоумел, козлоебина. Хуй. – ответил я, стараясь не выказать испуга.
Ранимый людоед вдруг расплакался и съебался, чем ещё больше напугал меня. Неадекват хуев.
Я огляделся: кто ковырял в носу, кто в жопе, кто скакал козлом по партам и подоконникам на одной ножке, норовя её лишиться – а нога-то у прыгуна, и так одна – последняя. И кажется понятно, как проебали первую.
Кто-то играл в слона, тщедушный долбоеб жёг линейку, а одна девочка и вовсе молилась. Позже я узнаю – её глаза с рождения застряли у переносья, а из-за анемии зябли руки, и она их расцепляла лишь для захавать перловки с канпотом.

Тут меня взяли под руки, и полуобморочного повели знакомиться с обитателями чумного барака.
Одноклассники меня обнюхивали, ощупывали, крутили, словно прицениваясь к будущему визжалу: «Рано пороть, пущай прослойка завяжется...».
Я был исключительно подавлен. Если здесь останусь, то сойду с ума, замкнусь, а я только распизделся. Надо отсюда выбираться.

Тут вернулась училка и объявила обед. Харчились УО после всей школы. Сгуртовав нас подзатыльниками, она погнала рассыпающееся стадо на выпас.

Столовая средней школы, это не нынешний буфет с чипсами и шоколадками – это правильное питание плюс кисель.
Учуяв манку, Виталикхр тревожно захрюкал и ломанулся к деликатесу. Старушка хуярившая в тележку посуду, бросив катафалк, испарилась в моешную, в кухне перестали брякать тарелками.
– Смотрим, дети. – предупредила училка.
Урча, Виталик грузно перемахнул пару лавок, обрушил бабкину телегу и вступил в кисель – хуяк! – задрожали стекла, в кабинете труда в ворохе стружек всхрапнуло, и показалась опухшая морда в сивой щетине и берете – точь-в-точь заматеревший с годами, до медно-красного Мурзилка.
– Идем, дети. – сказала училка.
Мы дружно подняли выскальзывающего из рук, жадно облизывающегося гурмана.
В железных мисках резиновая манка. Училка в сторонке кушала куриную ляжку. Я сидел и пырял кашу ложкой.
Училка подкралась и отвесила звонкую затрещину: – Жри, урод.
В кухне заржали: «Так яво, придурка! Каша яму вишь не нравицца!»

И тут бля, меня прорвало плодами научной деятельности родителей покойничков:
– Микитишки отхуярю, недоёба блядовитая. Пиздуха червивая, хуёза грешная. Мудорвань! – прокричал я, едва не плача.
Учительница первая моя, выпустила из хавальника курятину, как ворона сыр – думаю, ее сроду так не вышивали гладью.
Схватила за шиворт, и страшно сопя, потащила к завучу.
В зеленом как сад кабинете, симпатичная женщина в золоте, кушала свежие пирожки с повидлом запивая чаем, и была ещё счастлива.

Задыхаясь от невозможности вырвать мне глаза и сожрать, училка пожаловалась:
– Этот…этот…Он матом, почище Фемистоклова (трудовик). Вы бы слыхали!
– Этот? – завуч оттопырила от румяного пирожка холеный мизинчик на меня. – Так он же немой.
– Ща! Хуями кроет, что твои блиндажи.
– Прекратить! – хлопнула по столу завуч. – Что себе позволяете, советский учитель.
– Ебанашка без напиздника. Размандить ее к хуям. Ебать в мохнатые жерновцы эту трупёрду. – поддержал я симпатичную заведующего учебной частью.
Пирожок брякнулся в чай.
Не веря ушам, та вежливо переспросила:
– Что вы сказали?
– Ни хуюшечки, ни хуя. Фе-ея…
– Что за фокусы? – только и смогла вымолвить она.
Опомнившись, приказала: – В медкабинет его!

Потащили к медсестре – вдруг у меня солнечный удар от ламп дневного освещения, или приступ эпилепсии, и я чего доброго подохну в стенах доброго и вечного.
Сестра потрогала мне лоб и залупила глазные перепонки: – Нормальный.
Но, у провожатых были такие рожи, что она без слов свалила меня на кушетку и смерила давление:
– Нормальное!
– Ебальное, на кожаном движке. – подтвердил я, и у девчонки заполыхали щеки, а на месте грудной заглушки, выскочили под халатом два кукиша. – Мандушку на стол, ваше словно, товарищ хуй!
Сестра легла на кушетке рядом – обморок, хули.
– Трудовика, мигом! – приказала завуч. – И к директору его! – и кинулась приводить в чувство медицину.
Спустя минуту вошел запорошенный стружкой, «не смазанный» и потому злой трудовик Фемистоклов:
– Этот? – кивнул он на меня, и грозно подтянул сатиновые нарукавники.
– Этот.
Тогда он подошел и встряхнул меня, – в его карманах стеклянно звякнуло:
– Материшься?
– Ебанулся?
– Охуеть… – присвистнул трудовик.
– Охуенней видали. Подпиздник подбери.
– Только без рук! – воскликнула завуч, загораживая меня от порывистого спросонок трудовика. – Ребенок сумасшедший! К директору его, только сперва обыщите, – вдруг у него гвоздь.
– Пиздолет. – опроверг я унизительную чепуху.
Трудовик с опаской ощупал меня, на что я возразил:
– Хорош хуюжить.

Поволокли к главному. Тот тоже ел пирожки. Судя по аппетитному аромату, – с мясом учащихся. Тут блядь походу, все объедали детей.
Директор выслушал перевозбужденных коллег, рассмеялся и спросил:
– Как тебя зовут, сынок?
– Хуй важный.
Он так и брызнул фаршем по столу и бумагам. Перхал пять минут до кумачового кадила, а потом приказал:
– К военруку, он на фронте штрафниками командовал. И пусть запрет в оружейной. Вызывайте родителей.
– Может и милицию? – спросила завуч.
Директор категорически развел руками: – Не будем марать честь школы. Мы его, наверное исключим.
Я испугался – «наверное» меня не устраивало.
Надо было наверняка, и я собрал остатки сил: – Хуярь голомудый. Мохнатый станок тебе…
Мне заткнули рот…

– Этот? – не поверил военрук.
Трудовик чиркнул по горлу ладонью: – Отвечаю, комиссар. Та-акое… – он покрутил головой, – Ты к нему спиной не поворачивайся.
– Здорово, урченок. – сказал массивный и дружелюбный военрук. – Хошь автомат помацать?
– Здравствуйте. Хочу.
– Ругался?
– Чуточку. – признался я.
Он принес охуенную машину в мой рост.
– А патроны? – говорю.
Военрук на это только крякнул и ласково погладил меня по голове: – Таким как ты, патроны даже на фронте не давали.

Так меня выперли из школы. Я бросил дурить и вербально развязался, стараясь избегать врожденного мата. Определился в соседнюю школу, в обычный класс. Там тоже не поверили…
– Этот? – спросила завуч телефонную трубку, разглядывая меня с благонадежным пробором. – Не путаете?
Кажется, я её умилял…На столе румяные пирожки…

© Алексей Болдырев.

@темы: Ржач

---

Снилось, что вышли в ночь с Вени, а там Раин у подъезда курит. Артём задержался дома. Разглядывая ночное небо, замечаю вдруг очерченный диодной лентой силуэт самолёта. Он боком рухнул вниз, совсем недалеко; я успела закрыть Вени уши, как громыхнуло.
Потом из пламени поднялся горящий вертолёт и скакнул в нашу сторону, пытаясь взлететь. Я ещё подумала: только не ближе!
Так он подскочил и опустился прямо в углу нашего дома. Было страшно, что взорвётся, но этого не случилось. Остов пылал, и внутри мы увидели останки пилота с рацией. Вени схватила рацию, и мы рванули прочь; сестра пыталась позвать того, кто мог находиться на связи с пилотом.

...после того как я мысленно ответила журналу с заголовком "Существуют ли вещие сны?", что у меня таки да... мне страшно.
Хотя из сбывшихся сходу могу припомнить только то, что через несколько лет после сна, где я видела в киоске журнал по "ХС" я таки начала его собирать... причём нашла в другом месте... и это мне мозг забило рекламой, вот и приснилось... и что кошмары ещё никогда не сбывались, а журналы мне снятся чисто от желания обладать... волноваться вроде не следует.

@темы: РазКОШления, Сны

---

02.10.2018 в 00:34

Пишет  Йомин:

Джеф Вандермеер объясняет, как написать захватывающую историю

Автор «Аннигиляции» и «Книги Чудес» (Wonderbook) о необычных приемах для захватывающей истории. Ниже приведен отрывок из лекции, прочитанной в Колумбийском университете в апреле 2018 года.

Одержимость, как я это понимаю, является одним из способов расширить текст, не разрушая четвертую стену, и предназначена для создания новой, более сложной структуры, которую читатель может разглядеть, а может и пропустить. Тем не менее, поскольку последствия видны автору, они, скорее всего, изменят и восприятие читателя. (Если вы дестабилизируете текст, разбивая четвертую стену, все остальные эффекты, которых вы попытаетесь добиться, будут определяться именно этим. Достаточно действенный способ, но не тот, который мне сейчас близок.)

Можно слишком увлечься гладкостью, цельностью сцен, стать жертвами ошибочного мнения, будто бы для успеха нельзя выходить за определенные рамки. Можно верить, что это всего лишь часть классической идеи о единстве формы, когда на самом деле существует возможность создать нечто, что могло бы привлечь больше внимания, если добавить грубости или беспорядка.

Термин «Разрушение» в настоящее время чаще связывают с технологической индустрией, «заражение» же ассоциируют с древними инстинктами, и, обязательно, CDC (Center for Disease Control – центр контроля заболеваний – прим.пер.). Но оба термина полезны в контексте художественной литературы.

«Разрушение» полезно для создания достаточного расстояния между вами и тем, что вы создаете. Этот прием помогает искать способы, которые могут мягко перенаправить историю в сторону от приятного бесконфликтного повествования. «Заражение» же полезно, поскольку оно предполагает транзакцию, приводит к усложнению, живости повествования.

Обращаясь к микробиологии, «заражение» – необходимое условие для всех живых существ и постоянно происходит с каждым из нас. Невидимые реакции, которые показывают, что между внешним и внутренним, между нашими телами и большим миром гораздо меньше отличий, чем думалось. Что есть скрытые возможности, которые связаны с повседневной жизнью человека, но не являются традиционными для использования в художественной литературе.

Как только вы признаете, что «заражение» открывает мир, который полон невидимых изменений и изобилует жизнью больше, чем может описать фантастика, логично сделать следующий шаг на пути устранения расстояния между понятиями «человек» и «окружающая среда», сокращением слишком широкого разрыва между «природой» и «культурой». Постараться написать текст с точки зрения отличной от человеческой, применяя способы, которые, надеюсь, не будут являться чрезмерно экспериментальными, чтобы устранить эмоциональную реакцию ... все идеи начинаются с подобной попытки, хотя можно было бы обратиться к традиционными приемам художественной литературы.

Как мне найти и адаптировать структуры, которые лучше всего будут соответствовать моим идеям? Структуры, которые будут понятны для других? Я всегда держу эти вопросы у себя в голове, когда прикидываю, как странности – «разрушение» и «заражение» текста – могут помочь. Таким образом, возникает вопрос, как много открывается действительно полезных для повествования идей и сколько ещё «строительных лесов» понадобится возвести моему разуму для продолжения (на что я надеюсь) экспериментов. Предел эксперимента, где по-прежнему сохраняются форма и структура, знакомые читателям.

Основное правило при работе с «одержимостью» можно сформулировать как «скорость перехода от причудливого к понятному». Деталь, о которой я всегда помню в процессе работы над черновиком – различные странные эффекты будут казаться мне нормальными, как автору, но могут быть совсем непривычны для читателя.

Суть не в том, чтобы сделать текст привлекательным с коммерческой точки зрения, изменяя нечто личное, удаляя слишком странные элементы. Но нельзя не думать, сколько пространства вы оставляете для чужого воображения и что именно может вместить это пространство. Вы хотите написать работу с четким посылом, который перенастроит разум читателя, или такую, которая предоставит читательскому восприятию больше свободы? Иногда второй вариант больше подходит для достижения удивительных результатов.

Всегда и везде я ищу обновленные и ранее несуществующие инструменты для создания чего-то небывалого, или же подходящие для адаптации старых приемов под новые идеи.

В этом контексте полезно обсудить два источника вдохновения, один внутренний и один внешний, которые помогают мне находить новые возможности для использования «одержимости».

Я впервые подумал о возможностях эмоционального резонанса и других приемах, когда мне было слегка за двадцать, тогда я был полностью погружен в эксперименты над моими текстами. Поскольку работа в основном велась над взаимосвязанными историями, действие которых происходило в воображаемом городе, я подумал, что экспериментальные тексты могут на самом деле помочь городу стать более настоящим, если использовать те методы, которые работают при описании реально существующих мест. Это сломало бы четвертую стену. Идея состояла в том, что такой подход уравновешивает и делает менее экспериментальной постмодернистскую прозу.

После серии маленьких экспериментов я включил рассказ в мой мозаичный роман или, можно сказать, во взаимосвязанные рассказы о выдуманном городе, которые были по-своему закодированы. Ряд чисел, каждый набор которых соответствовал расположению слова в рассказе в другой части книги. Читателям приходилось расшифровать историю, используя все подсказки. Декодирование в этом случае означало, что читатель в какой-то мере писал историю. И этот процесс происходил по крайней мере на двух уровнях.

Во-первых, раскрытие сюжета самой истории, слово за словом, во-вторых, тот факт, что я выбрал отдельные слова из остальной книги ради конкретного контекста, для создания резонанса. Иногда ценность оказывалась весьма средней, а иногда получалось нечто весьма драматическое, а иногда это был драматический или тихий переход от физического восприятия к ментальному, и наоборот. Так, например, можно взять слово «the» (определенный артикль сопровождает те существительные, которые уже должны быть известны слушателю из контекста, ситуации или из его общих знаний — прим. пер.) или другие так называемые «невидимые» слова из сцен в рассказе без кода, где много разрушительных конфликтов, и использовать их в закодированной истории в самых напряженных, сложных, психологических, драматических сценах. Результатом является история, которая разворачивается в сознании читателя образом, похожим на работу с гипертекстом, но читатель находится в проактивной творческой позиции, добавляя третью тайну, что и является главной причиной для кодирования текста.

Аудитория такой истории ограничена, потому что это настоящий эксперимент, подчиняющий себе весь текст, сама трансформация требует большого терпения и усилий, происходит очень медленно. На деле, я слышал о примерно ста пятидесяти читателях, которые пытались совершить этот подвиг. Их может быть больше, но я думаю, что ненамного. Так всё и началось. Я начал думать о том, как добиваться подобных эффектов здесь и сейчас, без откровенных экспериментов, а иногда используя стандартные приемы построения.

Я уже писал о чем-то подобном в моей работе, посвященной структуре текста. Интересным примером может послужить сцена из «Титуса Гроана» первой книги трилогии «Горменгаст» Мервина Пика, являющаяся одной из величайших сцен противостояния всех времен. Действие книг происходит в огромном замкоподобном родовом гнезде, где читателя посвящают в причудливую жизнь его обитателей, в том числе Флея, слуги господина Горменгаста, вступающего в конфликт с Поваром. В главе «Полуночная кровь» их давняя вражда доходит до последней черты. Довольно затянутая сцена противоречит большинству правил описания действий с этим витиеватым языком и сложными предложениями. Кроме того, происходящие описывается то глазами Флея, то Повара, что не должно сработать.

Другие элементы этой потрясающей сцены заслуживают отдельной лекции. Но раскрывая сегодняшнюю тему, я сосредоточусь на том, как вы можете выйти на уровень, на котором описание активных действий может быть переведено в совершенно другой контекст, например, как изображение званого обеда. Эта тема привлекла внимание, когда я упомянул некоторые идеи на литературном фестивале, и писатель Виктор ЛаВалле спросил меня: «Как именно это происходит?»

Может ли сцена сражения стать сценой званого обеда?

1. Флай отпускает провокационные комментарии под столом.
2. Повар прерывает Флая оскорблениями.
3. Повар заглядывает под стол, понимает, в чем дело и смеется.
4. Повар говорит нечто весьма неприятное о секретах Флая.
5. Флай переводит разговор на рецепты Повара, тот заглатывает наживку.
6. Повар чует ловушку и переключается на дрянное исполнение Флаем его работы.
7. Но Флай удерживает тему вокруг еды, приготовленной Поваром, и втягивает остальных в обсуждение.
8. Повар вынужден отступить, ведь он знает, Флаю известен его секретный ингредиент – кошатина. Флай победил!

Всегда помните!

— Беседа может нанести весомый ущерб человеческой психике;
— Смысл и способ выражения в диалоге могут подражать сути и описанию активных действий;
— Слова передаются физически и становятся реальными;
— Люди легко совершают необдуманные действия из-за хорошо обдуманных оскорблений.

Я начал думать об этом как на уровне конкретных примеров, так и в глобальном плане — можно ли использовать структуру сцены настолько умело, чтобы перевести ее в любой другой контекст?

Особенно важно чувствовать основы в трансформации этой конкретной сцены Горменгаста. Можно ли выстроить сцену точно таким же образом, но перенести нагрузку с действий на слова? Как это сработает? Будет ли сила описания действий упрощать передачу напряжения между героями во время званого обеда, учитывая, откуда мы берем структуру? Другими словами, будет ли факт нахождения источника сцены в совершенно другом регистре, в другом контексте, означать, что накал страстей первоисточника будет передан новой сцене? (Добавит большей глубины тексту.)

Я все еще ищу ответ, даже приведенная здесь схема — это только начало. Но дальнейший эксперимент заключается в том, чтобы взять сцену, которую я написал, и подвергнуть той же трансформации, от действий к словам или наоборот, или, возможно, еще более сложный эксперимент, — чтобы увидеть, как это превратится не просто в остаток, призрак оригинала, но также постараться найти отпечаток моей личности, которым я снабдил автобиографический источник исходной сцены, разглядеть с другого расстояния, увидеть в новом контексте, который, возможно, не имеет отношения к тем неимоверно важным вещам, благодаря которым была написана оригинальная сцена.

Причина, по которой этот эксперимент важен, очевидна, отойдя на нужную дистанцию от собственной жизни, либо от какого-то элемента в тексте удивительно часто можно создать нечто весьма полезное. Идея о возможности «отмыть» свою автобиографию через двойной фильтр, чтобы получить необходимое, завораживает меня.

В связи с моей зашифрованной историей я много думал об этой картинке из «Сияния». Что же не так с этим изображением? Ну, постарайтесь поставить себя на место зрителя из 1970-х или начала 1980-х годов. У телевизора нет шнура. Сегодня телевизор может работать без него, но не в те годы. Изображение действительно оказывается сверхъестественным. Будучи поклонником идеи использования интересных кинематографических приемов и превращения их в приемы художественной литературы, я подумал, где здесь трансформация?

В художественной литературе, если вы напишете про телевизор, который включен, а затем скажете, какой бы современный эквивалент вы ни подобрали, «и у него не было ни одного шнура!» ... это будет нелепо, никто не проникнется идеей. Примерно то же, что написать «пантера прыгала, как большая кошка».

Я время от времени раздумывал о зашифрованном рассказе и о телевизоре без шнура, когда я решил, что второй роман Южного Предела требует «загрязнения», чтобы история стала достаточно многослойной и глубокой.

До этого я считал, что закодированная история вошла в мой творческий процесс по крайней мере одним, довольно грубым способом: если бы я почувствовал, что история была слишком гладкой или ощущал упущенную возможность, я бы сделал фотокопию моих рукописных страниц, потом разорвал бы страницы на полосы, сжигая некоторые из них, чтобы после перерыва в месяц или около того вернуться к этим отрывкам и попытаться воссоздать историю. Обычно это приводило к радикальным изменениям.

Но, размышляя о сюжетах, связанных с Зоной Икс, озарение пришло почти сразу, чтобы я смог вписать сцену из «Аннигиляции» в «Консолидацию». Случайный диалог, услышанный главным героем «Консолидации» в коридоре секретного правительственного агентства Южного Предела, это диалог из «Аннигиляции». В случае, когда читатель уже подготовлен настолько, чтобы узнать следующий набор фраз, удается достичь гипнотического эффекта, как и в первой книге.

Эффект призван создать сильное чувство déjà vu в читателе. Это подало мне идею, используя разные временные пласты, «заразить» «Аннигиляцию» «Консолидацией», используя казалось бы невинные фразы в первой книге как гипнотические предположения в «Консолидации». Экспедиция возвращается в «Аннигиляцию» из «Консолидации».

Призрачный диалог может показаться простым трюком, но я думаю, это нечто большее. Во-первых, тех читателей, которые замечают «трюк», диалог возвращает к «Аннигиляции», каждая фраза пробуждает эмоциональный резонанс и раскрывается в контексте первой книги, до тех пор, пока коридоры Южного Предела не станут фактически неважным, переходным этапом, оставаясь при этом местом, полным жизни, полным призраков, полным слов, имеющих важный подтекст. Это превращает случайный разговор в ключевой элемент. У меня, как у писателя, это вызывает идею использования «заражения» и «разрушения» и в других вариантах, проявляющихся на конкретных примерах.

Применяя эту находку при редактировании, в попытке вновь ввести ложный сон, приблизить к стилю черновика... я обретал способность выдержать атмосферу клаустрофобии, паранойи в «Консолидации», действенный способ, чтобы оживить «характер» Зоны Икс даже в большей мере, чем характеры главных героев.

В «Консолидации» окружающая среда поражает и затягивает персонажей, технические устройства, которые кажутся почти декором, являются артериями, встроенными в стены секретного агентства. В некотором смысле, в «Консолидации» представлена богатая и весьма интересная экосистема, даже если это штаб в здании секретного агентства.

Эта мысль обыгрывается в разнообразии природного мира «Аннигиляции», основанного на различных трансформациях, включая исчезновение границ между живым и неодушевленным — например, каменная туннельная башня, которая, по мнению биолога, обладает способностью дышать. Идея, скорее всего, берет начало в том же «телевизоре без шнура» — в моем подсознании, ищущем возможности переноса.

На самом деле, место действия, в котором находятся персонажи, с большей вероятностью будет влиять на повествование и сюжет, если использовать его не как статичный фон, а как возможность добавить тексту глубины. В любом случае, это ближе к реальности. Мне нравится, например, знать всю историю места действия определенных сцен, настолько, насколько я могу себе представить — назад до завоевания, а затем назад до начала человеческой цивилизации, к доисторическим временам.

Даже легкие смещения, как, например, в сцене из «Bend Sinister» Набокова, где происходит переход от фашистского рабочего лагеря к Мезозою, а после — возвращение к настоящему времени романа, помогают увидеть ценность того, что можно было бы назвать геологическим срезом событий в художественной литературе.

Я думаю, можно сказать, что, хотя я использовал фантастическое допущение для того, чтобы усилить фантастический элемент в тексте, можно использовать подобный подход для дестабилизации, превращения в более увлекательный роман любой направленности, особенно если ему чего-то не достает. Дело может быть вовсе не в персонаже, но в неспособности показать окружающую среду через его личность.

Мысль, что некоторые вещи могут одновременно существовать и не существовать, привела к появлению новых идей. Та, которой я хотел бы поделиться, воплощается в повести, над которой я сейчас работаю — «Drone Love». В будущем люди живут на островах среди моря мусора, иногда одержимые созданием существ, призванных помочь остановить климатические изменения, которые произошли по их собственной вине. В воздухе этих бесплодных островов движение молекул превращается в птичью песню, хотя птиц уже не существует — эта призрачная песня, призрак новых технологий используется для пропаганды топливными компаниями. В засушливых местах молекулы передают звук падающего дождя. Во всем и везде ушедший мир сосуществует с реальным миром повести. Еще более ярким проявлением является образ биотехнического существа, чьё появление сопровождается звуками мощной арии, молекулы воздуха опознают существо благодаря музыке, созданной много лет назад. Жители островов теперь должны ассоциировать прекрасную музыку со зверем настолько могущественным, что даже музыкальное предупреждение не помогает избежать смерти. Это перенос, ведь для людей на острове музыка — это, по сути, реквием, музыка, которая будет играть на их похоронах. И, конечно же, это происходит потому, что описанное в повести будущее — это всего лишь сумерки мира людей.

Был пройден долгий путь от закодированной цифрами истории, от телевизора без шнура. Полагаю, моя точка зрения заключается в том, что без этих отправных точек и порожденных ими вопросов, головоломок, я бы не придумал других «трюков», ставших потом основными для некоторых текстов, раскрываясь в них странным и необычным способом.

Мой путь не может стать вашим, вы другой писатель. Но я хочу сказать, что ваше подсознание жаждет разрешить эти головоломки так же, как рациональная часть личности, вы можете быть переполнены силой и вознаграждены идеально подходящей и метафоричной идеей. Вы можете начать возводить собственные строительные леса, необходимые для изучения чего-то нового.

Неотъемлемой частью этого процесса является доверие. Прежде всего, умение довериться вашему воображению, а во-вторых, готовность упасть в грязь лицом. На каждый эксперимент, который завершается успехом, приходятся пять, которые заканчиваются ничем, но в процессе вы учитесь.

Более того, усвоение того, что кажется сначала незначительным, оказывается сродни одержимости, потому я пытаюсь находить возможности, которые позволяют быть рядом с тем, что фантастика не может выразить, и находить способы передать это настолько точно, насколько возможно. В процессе я становлюсь одержимым, и эта одержимость меняет все, меняет саму историю

Я уже не тот писатель, каким был до этих экспериментов. Я знаю кое-что о сути повествования, и это не просто рациональное знание, но нечто более таинственное, волнующее и освобождающее.

Джеф Вандермеер — автор признанных критиками бестселлеров Борн и трилогии Южного Предела. Лауреат премии Ширли Джексон, чьи работы переведены на 35 языков. Его нон-фикшн работы были опубликованы в New York Times, Los Angeles Times и the Atlantic.

Источник: www.livelib.ru/

@темы: Книги

---

Потому что кровать должна обрастать мягкими вещичками)

Плюшевый блокнот. Вот чего мне не хватало в кровати. Теперь не надо бегать за блокнотом к рюкзаку, и забудешь меньше сна, чем раньше. Великолепно.



А ещё вчера нам включили отопление. Гуляю по дому в лёгкой одёжке, наконец-то)

@темы: РазКОШления, Фото

---

Сегодня у сестры ДР, 26 годочков. Я предлагала ей две недели назад кино, но ей такое празднование казалось скучным.
Сегодня мы пошли в кино. Их компания собиралась на "Хищника", но Вени, как всегда, опоздала. В баре меня встретила её подруга, с которой они вместе живут - Катя. Сидели, болтали о жизни, она начала спорить с подтянувшимся парнем о том, куда лучше пойти, и показала описание "Тайны дома с часами". Потом они поспорили на пиво, успеет ли Вени прийти через 10 минут, как обещала. Катя проспорила.
Вени пришла со своим новым парнем и девочкой, которую подобрала в беде. Поехали в "Меркурий", посовещались и всё-таки купили билеты на "Тайну". Кстати, такое типичное детское фэнтези. Настолько типичное, что кажется, будто желание ГГ подружиться с мальчиком, который уже начал об него ноги вытирать, кажется притянутым за уши.
Пока ждали сеанса, спустились в KFS. Не думала, что можно съесть столько жареного и не получить удар по поджелудочной. Но овощей очень не хватало - купили куриные ножки, псевдо-хотдоги и картошку фри. А потом ещё и по мороженому взяли - я не прогадал с виноградным, оно было с прекрасной кислинкой.
Сейчас вот они поехали в снятый дом, до утра будут куролесить. А я - работать, ибо зарплата совсем скоро, и она нужна мне по возможности вся. Ну как работать... сильно растягивать эту работу. Её катастрофически мало.

@темы: РазКОШления

---

Сегодня Артём показал мне спагетти из гречи. Хотя, если приглядеться к составу, гречи там до 20%.
Я сразу сказала: это клёво, но готовить не буду. Они у меня всегда слипаются, я потомственный рукожоп. Мама как-то научилась варить спагетти, а я после нескольких неудачных попыток бросила переводить продукты.
Так Артём взял и пошёл сам их пробовать варить. Со своей неповторимой педантичностью скрупулёзно отмерил воду. Спагетти вышли отменными. Кажется, у мужа талант. Его мать готовит божественно, может передалось? ^w^

@темы: РазКОШления

---

То, что дядя Володя мне звонил, я обнаружила в 11 вечера. Как раз тогда я еле оторвалась от Арканума и собралась спать, но вспомнила, что не зарядила мобильник. Наутро выяснилось, что мне на работу к 12 - до этого все будут на службе и никто не принесёт киот. Так что я прямо с семи и продолжила играть.
Лёгких путей не ищем - начала игру за полуогра. Это такие здоровенные умственно отсталые мужики. Самок не подвезли - да и понятно, это продукт селекции.
Сразу пришлось вбухать три очка опыта в интеллект, чтобы быть способным к конструктивному диалогу. Харизмы тоже было маловато, так что все сходу обращались ко мне "эй, огр, говори быстрее. Что, язык отсох?" и всё в таком духе. Плюс - можно приказать людям вести себя вежливее, и они сразу свой гонор подальше затыкают. Ещё плюс - с самого начала у тебя вполовину больше силы, чем у всяких этих людишек-эльфиков-гномов.
Я представила реакцию первого присоединившегося, Виргила. Он, радостный, бежал к разбившемуся дирижаблю, откуда показался единственный выживший, и мечтал: "Живущий! Реинкарнация нашего божества! Сейчас я увижу это великолепное создание!" и тут полуогр. Скрипту-то пофиг, пусть этот Живущий-эльф хоть в дварфа переродится. Но сама мысль...
В моё отсутствие Артём покопался в моей сохранёнке и обнаружил, что я ни отмычками пользоваться не смогу, ни огнестрельным. На полуогров-то ещё броню еле добудешь. Придётся качать электричество и шмалять молниями из жезла Тесла. Всё равно мужественно продолжу.

@темы: Arcanum, РазКОШления

---

21.08.2018 в 19:20

Пишет  Шано:

21.08.2018 в 15:45

Пишет  Sindani:

в комментах ишшо и оно шикаааарное

20.08.2018 в 18:31

Пишет  Моргаер:

Наткнулась вчера на прекраснейшую вариацию на тему " Трое из Простоквашинно"
(По старой "удалят страницу, потом опять фиг найдешь" привычке перетащу сюда).
Очень рекомендую! Интересный сюжет с неожиданными поворотами, годным юмором и периодической крипотой в духе Лавкрафта.

1. Дядя Фёдор
У одних родителей мальчик был. Звали его дядя Фёдор. Вообще-то, папа назвал его Данталион Набериус Фурфур, а документы от мамы спрятал. Когда мама узнала, то очень обиделась, потому что через это имя очень уж неприятная история произошла. После неё она на полгода уехала в Африку, изучать ритуалы шаманов племени Водаабе.

А потом ничего, вернулась и даже папе в подарок привезла маленькую игрушечную голову африканского негра, а дяде Фёдору — костяное копьё и деревянную маску, только с копьём ему играть нельзя было, а внутри маски голос бубнил что-то непонятное по-африкански, так что скоро мальчику подарок надоел.

Дядя Фёдор был мальчик серьёзный и самостоятельный. В четыре года он читать научился, а к шести выучил латинский язык, потому что в папиной библиотеке все самые интересные сказки были на латыни. Особенно хорошо дяде Фёдору давались геометрические построения из папиных книжек. Правда, мама и папа этому не верили, а думали, что серой пахнет, потому что дядя Фёдор со спичками играл.

И всё было хорошо, но мама животных не любила, особенно всяких кошек. Про кошек она всегда вспоминала, когда купальники выбирала, обязательно с закрытой спиной.
А однажды было так. Идёт себе дядя Фёдор по лестнице и бутерброд ест. Видит – на окне кот сидит. Большой-пребольшой, чёрный-пречёрный. Кот говорит дяде Фёдору:

— Неправильно ты, дядя Фёдор, бутерброд ешь. Ты же построение для призыва Андромелеха заготовил, а перед ритуалом месяц поститься надо.

Дядя Фёдор ещё разок от бутерброда откусил и коту протянул.

— Ты сам колбасу-то попробуй. Её в вегетарианской столовой можно подавать. А откуда ты про ритуал знаешь?

Кот колбасу прожевал и ответил:

— Так я на чердаке живу. И как ты свои пентакли на крыше перекладываешь мне хорошо видно. Дрянь, кстати, колбаса. И пентакли ты сориентировал неверно. Ты их на Пёсью звезду направил, а надо на Царскую.

— Я их вообще на Останкинскую телебашню наводил. И кусочек штукатурки от стены башни у адамовой головы положил.

— Это за что ты их так не любишь?

— Там какой-то профессор выступал. Очень маму мою ругал, а мне за маму обидно. Хочу, чтобы и им за что-нибудь обидно было.

— Похвально,— кивнул кот,— но только ты, дядя Фёдор про заземление башни не подумал. Или ты решил, что её поверх капища просто так поставили?

— Так что, не сработает ритуал?

— Сработает. Но отдача в другую сторону пойдёт. Знаешь закон невозрастания деструдо по симпатическому контуру?

— Знаю, но я его не понял, там сплошные крючки математические.

Кот только и смог, что лапой себя по лбу хлопнуть.

— Беда. Но ничего. Телевизор у вас в доме есть?

— Есть. Цветной.

— Не будет. И у соседей не будет. И во всём доме тоже не будет. И скорее всего, во всём квартале до самой электрической подстанции.

— А ты откуда всё это знаешь?

— Я уже думал, ты спросишь, как я говорить научился… Я у профессора одного жил, он как твой папа, древние языки изучал. Я у него был за фамильяра.

— А что же ты от него сбежал?

— Про призыв Ирвена что-нибудь читал? И я читал. А он думал, что я не читал, и что меня можно так просто в круг заманить.

— И что случилось?

— Сам в круг упал. Порвал его Ирвен, буквально, как Тузик грелку. Меня тоже хотел порвать, но профессор защитные построения хорошо делал.

— Слушай, кот, а пошли ко мне жить! Я тебя кормить буду, а ты меня будешь учить.

Кот засомневался:

— Мама твоя меня выгонит.

— Ничего, не выгонит. Может, папа заступится.

— Твой папа лимит маминого терпения исчерпал, когда первенцу придал сразу три демона-хранителя.

— Кому придал?

— Первенцу. Тебе, то бишь. Или ты думаешь, что ты от природы у нас такой талантливый?

— Пойдём,— взмолился дядя Фёдор,— ну что они тебе сделают?

— Мне в алфавитном порядке перечислить, что они могут со мной сделать?— буркнул кот,— веди давай. Только не забудь пригласить меня в свой дом.

И пошли они к дяде Фёдору. Кот поел и дядя Фёдор его спрятал: он хоть и один был у родителей, а кровать у него была двухэтажная. Вот он кота на второй этаж, к разным коробкам и мешкам и положил. Кот там до самого вечера спал как барин.

А вечером папа с мамой пришли. Мама как вошла, сразу и сказала:

— Кто-то охранный коврик заклинал. Не иначе как дядя Фёдор кота притащил. И пепла в прихожей нет… Сам догадался вслух пригласить или кто надоумил?

А папа сказал:

— Ну растёт ребёнок, умнеет, книжки читает. Да и, подумаешь, кот. Один кот нам не помешает.
Мама говорит:

— Тебе не помешает, а мне помешает.

— Чем он тебе помешает?

— Тем, — отвечает мама и спину свою чешет. — Ну ты вот сам подумай, какая от этого кота польза?

Папа говорит:

— Почему обязательно польза? Вот какая польза от этой картины на стене?

— От этой картины на стене, — говорит мама, — очень большая польза. Или ты не помнишь, как к нам воры залезли за твоими табличками?

И родители как-то разом посмотрели на картину. А на картине двое дядек убегали по лабиринту от огромного чудища с крыльями и лапами. Чудище было очень старое, а одежда у дядек — очень новая. Раньше их там не было, а потом их зачем-то дорисовали. Дядя Фёдор думал, что это как звёздочки на военных самолётах.

— Ну и что? — не соглашается папа. — И от кота будет польза. Из него фамильяра сделаем. Откормим покрепче, будет дядю Фёдора защищать.

Мама опять спину почесала.

— Лучше мы дядю Фёдора откормим покрепче, чтобы он сам защищался. Ну вот что. Если тебе этот кот так нравится, выбирай: или он, или я.

Папа сначала на маму посмотрел, потом на кота. Потом опять на маму и опять на кота.

— Я,— говорит,— тебя выбираю. Потому что я тебя давно знаю. Мстительная ты и злопамятная. А кошачью обиду я как-нибудь переживу.

— А ты, дядя Фёдор, кого выбираешь? — спрашивает мама.

— А никого, — отвечает мальчик. — Только если вы кота прогоните, я тоже от вас уйду.

— Это ты как хочешь, — говорит мама, — только чтобы кота завтра не было! И ерунду свою разбери на крыше, а то Прасковья Васильевна из восемнадцатой квартиры жалуется, что ей голуби вторую неделю про какие-то мины и шекели рассказывают.

Она, конечно, не верила, что дядя Фёдор из дома уйдёт. И папа не верил. Они думали, что он просто так говорит. А он серьёзно говорил.

Он с вечера сложил в рюкзак всё, что надо. И ножик перочинный, и куртку тёплую, и толстую тетрадь, в которую он из папиных книг построения перерисовывал, и фонарик. Взял все деньги, которые на алтарный камень копил. И приготовил сумку для кота. Кот как раз в этой сумке помещался, только усы наружу торчали. И лёг спать.

Утром папа с мамой на работу ушли. Дядя Фёдор проснулся, сварил себе каши, позавтракал с котом и стал письмо писать.

«Дорогие мои родители! Папа и мама!
Я вас очень люблю. И зверей я очень люблю. И этого кота тоже. А вы мне не разрешаете его заводить. Велите из дома прогнать. А это неправильно. Я уезжаю в деревню и буду там жить. Вы за меня не беспокойтесь. Я не пропаду. Я всё умею делать и буду вам писать. А на крыше вы сами построение разберите. Я не хочу, чтобы у вас телевизор сломался. А Прасковья Васильевна пусть сувенир, который ей сын из Палестины привёз или выбросит, или вам отдаст.
До свиданья. Ваш сын — дядя Фёдор».

Он положил это письмо в свой собственный почтовый ящик, взял рюкзак и кота в сумке, поправил охранный коврик и пошёл на автобусную остановку.

2. Деревня

2. Деревня
Дядя Фёдор сел в автобус и поехал. Ехать было хорошо. Автобусы в это время за город совсем пустые идут. А в этом кроме них двоих вообще ни единой души не было. И никто им не мешал разговаривать. Дядя Фёдор спрашивал, а кот из сумки отвечал.

Дядя Фёдор спрашивает:

— Как тебя зовут?

Кот говорит:

— И не знаю как. И Барсиком меня звали, и Пушком, и Оболтусом. И даже Кис Кисычем я был.
Но дядя Фёдор был мальчик умный, и вопрос свой он повторил:

— Я, кот, тебя серьёзно спрашиваю. Назови мне своё имя. Или я тебя прямо в этой сумке с моста выкину.

Кот фыркнул обиженно:

— Меня зовут Меланхтон, сын Мелхесиаха, сына Молоха. А с моста меня бросать не надо, я воды боюсь. Только, дорогой мой человек, если ты меня так будешь звать прилюдно, то наши с тобой отношения очень плохо кончатся.

— И как же мне тебя звать?

— Зови меня Матроскин,— предложил кот.— Хорошая фамилия такая. И морская. И серьёзная.
Дядя Фёдор на всякий случай молнию в сумке немного расстегнул и кота внимательно осмотрел.

— Что-то ты не подходишь под фамилию. Вот был бы ты полосатый — другое дело. Да и воды ты боишься. Какой из тебя матрос?

— Ты бушлат морской пехоты видел когда-нибудь? То-то же. А что воды боюсь, так это даже плюс. Вода матросу — верная смерть. Если он в воду попал, значит беда случилась, потонуло его судно.

На это дяде Фёдору возразить было нечего.

Тут автобус остановился. Они в деревню приехали.

Деревня красивая. Кругом лес, поля и речка недалеко. И совсем пусто и тихо в деревне — ни людей не видать, ни птиц не слыхать, даже комаров нет.

Пошли мальчик с котом по деревне пока не увидели одного старичка. Старичок сидел на завалинке, босой на одну ногу, с ружьём в руках и что-то внутри ствола задумчиво высматривал.

— Чинит, небось,— сказал дядя Фёдор Матроскину.

Кот промолчал. А мальчик к старику подошёл и спрашивает:

— Нет ли у вас тут домика лишнего пустого? Чтобы там жить можно было.

Поднял старик глаза — и дядя Фёдор удивился. Никогда он не видел чтобы у человека не только волосы седыми были, но и зрачки.

— Пустого тут сколько хочешь. Вся деревня за реку ушла, в Большой Дом. А свои дома оставили. И огороды. И даже кур кое-где. Выбирай себе любой. А жить — ну это уж как получится.

Дядя Фёдор поблагодарил старика и только отошёл за угол, как за его спиной грохнул выстрел.

— Починил!— радостно сказал мальчик.

А кот снова промолчал и только по сторонам начал оглядываться как-то осторожно. Особенно осторожно он за реку смотрел — там всё туман клубился и проступали очертания огромного здания. И как он ни силился — ничего больше рассмотреть он сквозь туман не смог.

Пошли они дом себе выбирать. А тут на дороге пёс стоит. Вид у пса такой, словно мама его была немецко-фашистской овчаркой, а папа — бульдозером. Цветом, что кусок бетона, только уши ржавые. Ростом — с дядю Фёдора. Глаза кровью налиты. С клыков слюна свисает будто мамины бусы с жемчугом. Сам грязный, будто бы нефтью заляпанный.

— Вот и приплыли,— прошептал кот,— ты только не шевелись.

А пёс, шаг за шагом, всё ближе и ближе.

— Медленно, доставай из рюкзака свой свитер, наматывай на левую руку, нож в правую бери. Когда он прыгнет, свитер пихай в глотку и бей ножом в горло, под челюсть.

Пёс ещё пару шагов сделал. Остановился.

— Дурак ты, кот,— говорит,— Я бы мальцу руку оторвал, что со свитером, что без. А ковырялкой его только сердечки на скамейках выцарапывать.

Дядя Фёдор аж покраснел. И нож со свитером в рюкзак кое-как запихал.

— Другое дело.— продолжает пёс,— Я вообще, чего. Я вообще с вами хочу.

— Зачем это?— прищурился Матроскин,— сожрать нас решил исподтишка?

Пёс только головой помотал.

— Дык я ж вас и так сожрать могу. Хоть исподтишка, хоть без. Только мне это без нужды — вон, лес, там и зайцев полно и другой живности.

— А в чём тогда интерес?— не унимается кот.

Пёс подошёл совсем в упор, посмотрел сверху вниз и жалостливо так ответил:

— Страшно мне тут одному.

Дядя Фёдор ему говорит:

— Мы сюда жить приехали. Давай ты с нами жить будешь.

Матроскин возражает:

— Вот только его нам не хватало для полного счастья. Серьёзно, дядя Фёдор, у меня с семейством псовых отношения не складываются.

— Как у мамы с котами?— спросил мальчик.

— Умеешь ты вопрос перевернуть с ног на уши,— фыркнул Матроскин.

— Возьмите меня с собой, пожалуйста,— взмолился пёс,— Я вас охранять буду. Хоть какие-то живые души.

— Хорошо,— сказал дядя Фёдор,— расскажи только, ты где разговаривать научился?

— Я дачу охранял одного профессора, — отвечает пёс, — У него и выучился. А потом он в город уехал как-то ночью, да так и не вернулся.

— Это, наверное, мой профессор! — кричит кот. — Сёмин Иван Трофимович! Бодрый такой старичок с сабельным шрамом через лицо.

— Он самый,— кивнул пёс,— он ещё всё какие-то кривульки рисовал.

— Рисовал,— согласился Матроскин,— и дорисовался.

— Так что, он сюда не вернётся больше?

Тут кот подумал, что лишнего он наговорил. Сглотнул и ответил как можно неопределённее.

— Это вряд ли.

Пёс аж выдохнул. Даже как-то меньше ростом стал казаться.

— И то хорошо. А меня Шарик зовут. Профессор правда по-другому звал, но я то имя сам не выговорю.

— А меня дядя Фёдор зовут. А кота — Матроскин, это фамилия такая.

— Очень приятно, — говорит Шарик и кланяется. Сразу видно, что он воспитанный, хоть и чуточку жуткий.

Дядя Фёдор сказал:

— Сейчас будем дом выбирать. Пусть каждый по деревне пройдёт и посмотрит. А потом мы решим, чей дом лучше.

И стали они смотреть. Каждый ходил и выбирал, что ему больше нравится. А потом они снова встретились. Кот говорит:

— Не нравится мне деревенька. Когда люди уезжают, они двери снаружи досками заколачивают, а не изнутри. Расскажи-ка, Шарик, что тут случилось?

— Да не знаю я. Я когда профессор уехал, всё больше по лесам жил, охотился, а когда вернулся, никого тут уже нет. Вот только вас встретил.

— А дом кто-нибудь присмотрел?

Дядя Фёдор говорит:

— Я хороший дом нашёл. Там и печка большая, и сад с огородом, и телевизор даже. Крыша красная… только четвёртой стены не хватает.

— Это не дело,— сказал кот,— Я хороший дом видел. Книг много, на леднике запасы разные и даже печатная машинка на столе.

— Ты, Матроскин, дачу профессора нашёл. Не пойду туда,— сказал Шарик.

— На дачу профессора я тоже не пойду,— согласился кот.

— Вот что. Я дом нашёл подходящий,— сказал пёс.— Крепкий, на возвышении, подходы
просматриваются хорошо. Подпол надёжный, и лаз есть из него — аккурат к лесу. Если что, можно уйти тихонько, никто и не заметит. А телевизор и книги мы как-нибудь перетащим.

На том и порешили.

Дядя Фёдор взял удочку и пошёл рыбу ловить. А кот с Шариком печку истопили и воды принесли. Потом они поели, радио послушали и спать легли. Дядя Фёдор перед сном солью порог пересыпал — и спалось им всем на новом месте хорошо и спокойно.

3. Новые заботы

3. Новые заботы
На другое утро дядя Фёдор, пёс и кот дом в порядок приводили. Паутину сметали, мусор выносили, печку чистили. Особенно им хлопот бурые пятна доставили, которые по всему дому были на полу, на стенах и даже на потолке.

— Слишком уж прошлые хозяева варенье любили,— заключил дядя Фёдор.

С большим трудом оттирались следы от варенья.

— Скажи, дядя Фёдор, а ты можешь такой коврик сделать, как в твоей квартире был?— спросил Матроскин.

Он как раз особенно въевшееся пятно отдирал.

— Не могу,— признался дядя Фёдор,— Этот коврик папе в институте на компьютере по секретной алгебре считали, я так ещё не умею. Для этого, наверное, надо в школе много учиться и в университете потом.

— Жаль,— сказал кот и нахмурился,— а то ведь к нам и гости могут пожаловать… за вареньем.

— Ничего страшного,— утешил Шарик.— Мы их встретим.

Потом подумал немного и добавил:

— И проводим.

— Это, конечно, хорошо,— заметил Матроскин,— вот только надо нам как-то встретить и таких гостей, которые к физическому насилию равнодушны.

— А давайте мы вокруг дома построение сделаем,— предложил дядя Фёдор.

И показал в своей тетради, как можно его сделать.

Кот и пёс согласились и они взялись за работу. А как закончили, пошли на речку купаться и, главное, Шарика купать.

— Уж больно ты у нас запущенный, — говорит дядя Фёдор. — Придётся тебе отмыться как следует.

— Я бы рад, — отвечает пёс, — только мне помощь нужна. Я один не могу. А так, кого ни попросишь, так только пятки мелькают.

Он в воду залазил, а дядя Фёдор его намыливал и шерсть расчёсывал. А кот по берегу ходил и всё смотрел на другой берег. А там туман никак рассеиваться не хотел, хотя день в самом разгаре был.

И вот, из тумана по реке лодчонка выплыла. А в лодке сидел на вёслах человечек в рыбацком плаще. Капюшон на лицо наброшен, так что лица не видно.

Подошёл к пирсу, забросил конец на торчащее из воды полено.

— Здравствуй, дядя Фёдор,— говорит,— никак это ты со мной плыть собрался.

— Не шевелись,— прошипел Матроскин, да только дядя Фёдор его не слышал.

Прошёл мальчик по пирсу и приготовился к лодке спускаться. Шарик тоже это увидел и поплыл наперерез, но по-собачьи быстро плыть у него не получалось.

А дядя Фёдор спустился в лодку и лодка вдруг как просядет, словно в неё тяжёлый холодильник опустили — чуть не утонула. Лодочник испугался.

— А ну вылазь. Нечего тебе тут делать! Не пришло ещё тебе время за реку плыть!

Дядя Фёдор был мальчик послушный. Он из лодки и вылез. А на пирс тем временем вышел старик, который их в деревне встретил. В красивой чистой форме, на груди кресты и звёзды сияют, словно он на Парад Победы нарядился. И сам он кажется моложе. Лодочник его приветствовал.

— Здравия желаю, Евстигней Дмитриевич, стало быть, это за вами я приплыл. Располагайтесь поудобнее, дорога нас ждёт неблизкая.

Старик ему кивнул, уселся в лодке. Лодка даже не шелохнулась. Лодочник на вёсла налёг и вскоре они исчезли в тумане.

Кот мальчика за плечо схватил так, что до крови расцарапал.

— Никогда!— Шипит.— Слышишь, никогда не разговаривай с неизвестными. Они, конечно, сами всё предложат и сами всё дадут, да только своего они не упустят. Понимаешь меня?

А дядя Фёдор сам не соображает, что на него нашло. Сидит на досках и в туман смотрит, головой трясёт.

— Дурашка ты,— смилостивился кот.— Ну ничего, ты главное от реки держись подальше.
И Шарик из воды вылез, отфыркивается.

— Вы меня простите, не успел. Плохо я плаваю.

— Ничего ты бы не сделал,— успокоил его Матроскин,— только нам во все глаза теперь смотреть надо.

Потом они домой пошли по тропинке под солнышком. А навстречу им какой-то дядя идёт. Сухопарый такой, бледный, словно он в детском утреннике Кащея Бессмертного играл, да грим до конца не смыл. Остановился дядя и спрашивает:

— А ты, мальчик, чей? Ты откуда к нам в деревню попал?

Дядя Фёдор отвечает:

— Я ничей. Я сам по себе мальчик. Свой собственный. А в деревню я на автобусе приехал.

Кащей удивился.

— Вот так прямо на автобусе. А как тебя родители назвали?

— Дядя Фёдор зовут меня,— ответил мальчик.

Бледный гражданин ухмыльнулся и пальцами так провернул, что казалось, будто они сейчас у него сломаются. А потом ухмылка у него с лица спала. И говорит он уже злобно:

— Что ж ты врёшь-то мальчик? По-другому тебя родителя назвали.

— Я, дяденька, вам не вру. Зовут меня родители дядя Фёдор. А как они меня назвали, так им так меня и звать. И вообще, с неизвестными я не разговариваю.

Бледный гражданин удивился ужасно и говорит:

— Так ведь не бывает, чтобы дети сами по себе были. Свои собственные. Дети обязательно под чьим-нибудь покровительством.

А ему навстречу кот и пёс выступили.

— Он под нашим покровительством,— говорит Матроскин и в песке лапой малую печать Джона Ди намечает.

Шарик промолчал и только клыки показал. Он после купания высох и ещё больше казался чем был раньше.

Дядя совсем растерялся. Чувствует, что ещё немного и порвут его прямо на этой тропинке. Что-то необычное здесь. Значит, непорядок. Да к тому ж ещё дядя Фёдор сам наступать начал:

— А вы почему спрашиваете? Зачем вам моё имя?

— Так я ж из почты,— начал оправдываться дядя,— почтальон я. Печкин. Поэтому я всё должен знать. Чтобы письма разносить и газеты. Вы, например, что выписываете?

— Я буду Красного Экзорциста выписывать,— говорит дядя Фёдор.

— А я могу по морде выписать,— прорычал Шарик.

— Уважаю концептуальный акционизм. А вы? — спрашивает Печкин у кота.

— А я, дорогой мой Печник, уже всё выписал,— ответил кот и отступил на шаг, чтобы бледный дядя нарисованное в песке построение как следует рассмотрел.— И если ты, дорогой товарищ, докучать нам будешь, отправишься с докладом в высшую инстанцию. Capiche?

— А вот угрожать мне неразумно,— ответил почтальон,— потому что я и есть тут самая что ни на есть высшая инстанция.

Но по всему было видно, что кота он испугался. И пса испугался. И особенно он испугался дядю Фёдора, но виду старался не подавать. А когда он ушёл, кот мальчику вполголоса сказал:

— Вот с этим дядей гражданской наружности у нас проблемы будут, помяни моё слово.

4. Клад

4. Клад
Однажды кот говорит:

— Что это мы всё без молока и без молока? Так и умереть можно. Надо бы корову купить.

А пёс ему отвечает:

— Можно подумать, тут от одной нехватки молока помереть можно. Да и у кого ты её купишь? В Большой Дом собрался? Или, думаешь, Печкин лишнюю корову держит?

— Тоже верно,— согласился Меланхтон, сын Мелхесиаха,— однако же корова нам нужна.

— Это ещё зачем?

— А случись чего, кого резать будем?

— Кого-нибудь ненужного,— предложил Шарик.

— Чтобы зарезать кого-нибудь ненужного, сначала надо завести кого-нибудь ненужного, а у нас ты, да я, да мы с тобой.

— И то правда,— кивнул пёс.

— Тут корова — беспроигрышный вариант. Свинья, сам знаешь, всеядная тварь, которую особо никому не предложишь.

— Так ведь корову тоже не каждому предложишь.

— Ты индуистских богов собрался призывать?

— Ещё чего. Я на санскрите только послать могу, и то недалеко.

— Стало быть, будем покупать корову. Главное найти, чем заплатить.

Тут дядя Фёдор вмешался.

— А давайте мы клад пойдём искать!

Матроскин аж замер. А потом подумал. А потом ещё немного подумал и согласился.

— А давайте. Ты посмотри-ка свою тетрадку, что там про сокрытые клады написано?

Дядя Фёдор тетрадку даже смотреть не стал.

— Нет там ничего про клады. Я ж в городе жил. Кто же в городе клады ищет! Там и копать нельзя — асфальт везде.

Матроскин расстроился. А Шарик и говорит:

— Я в лесу одно место видел: холм такой, насыпанный посреди полянки. Он-то, конечно, порос давно, но видно сразу — не сам по себе он появился.

— Курган, стало быть,— кивнул кот,— Дорогу-то знаешь?

— А то! Я ж всё больше по лесам и жил, пока вас не встретил. Только я тот холм стороной обходил. Страшный он.

— Зато всё остальное тут просто сочится дружелюбием,— ухмыльнулся Матроскин.

А потом сказал:

— Собираемся. Бери, дядя Фёдор, лопату и соли побольше. А ещё какую-нибудь монету покрупнее.

Взял мальчик всё, что кот сказал и монету выбрал самую крупную — огромный олимпийский рубль. И пошли они в лес.

Дядя Фёдор никогда раньше в лесу не был: всё ему интересно. И на птиц смотрит, и на деревья, и на грибы с ягодами. А кот и пёс идут настороже. На каждый шорох останавливаются. Вот что-то заухало вокруг, зашумело.

— Стой,— говорит Матроскин.

Остановились. А уханье и шум всё ближе, словно целая рота сов по лесной чаще кругами бегает.

— Раздевайся,— говорит кот дяде Фёдору,— и медленно всё одевай шиворот-навыворот.

Удивился мальчик, но наказ выполнил.

— А теперь сыпь соль кругом и себе на голову.

И это он сделал.

— А теперь уши закрывай. А ты, Шарик, давай свой лучший загиб, знаю, что ты умеешь.
Тут дядя Фёдор схитрил чутка и уши прикрыл понарошку. А Шарик выдал такое, чего мальчик слышал один раз в своей жизни. Он всё-таки в приличной семье рос, можно даже сказать, в интеллигентной. А вот когда соседи холодильник на этаж поднимали, тогда дядя Фёдор и наслушался. Особенно, когда брат соседа этот холодильник уронил сначала себе на ногу, а потом с лестницы. Но до того, что сейчас Шарик исполнял, им было как первогодке музыкальной школы до выпускника филармонии.

Невидимые совы сразу решили, что лучше им бегать где-нибудь на специальном совином стадионе, и в лесу опять стало спокойно — птицы запели, насекомые всякие закружились.

— Переодевайся обратно,— разрешил кот,— он теперь не скоро вернётся.

И Шарика похвалил. Дядя Фёдор удивился. Его за такие слова обычно ругали. Но, ещё он подумал, что тут, наверное, всё дело в исполнительском мастерстве. А о том, кто такой «он», спросить забыл.

Вскоре они вышли на поляну с холмом. Странное это было место. Как будто его сняли на плёнку шосткинского объединения «Свема». Но делать нечего: достал мальчик лопату и начал копать. А пёс и кот уселись рядом на камушке.

— Может нам тут построение сделать?— предлагает пёс.

— Ты его закончить не успеешь. Это ж не круг осиновой палкой прочертить. Точность нужна. А пока ты всё наметишь, как раз за тобой и придут.

— Кто придёт?— спрашивает дядя Фёдор.

— А кто бы ни пришёл… построение-то всё равно не закрыто.

И тут у дяди Фёдора лопата как звякнет обо что-то — а это сундук окованный. А в нём всякие сокровища и монеты старинные. И камни драгоценные.

— Бери,— говорит Матроскин,— одну монету.

— Только одну?— удивляется мальчик.

— Нам хватит одной,— кивает кот,— выбирай.

Смотрит дядя Фёдор на монеты — одна другой краше. И только на самом верху лежит старая, потёртая, с женской головой и, почему-то, с биркой наклеенной. А на бирке цифры: 1289. Решил мальчик её взять.

— Замечательно,— говорит Матроскин,— а теперь клади вместо неё свой рубль.

Жалко было дяде Фёдору рубль, но ничего не поделаешь, положил.

Закрыли они сундук и пошли домой.

И сами не заметили, как начало смеркаться. И почти уже они к опушке подошли, как снова вокруг них зашумело, пуще прежнего.

— Мне опять раздеваться?— спрашивает мальчик кота.

— Поздно,— отвечает Шарик шёпотом. И вперёд смотрит.

А глаза у пса такие, словно от плюшевой игрушки.

Повернулся дядя Фёдор туда, куда Шарик смотрел и сам остолбенел.

Стоит перед ними не то куст, не то дерево, не то морда страшная с распахнутой пастью.

Вроде и маленький, а посмотришь так распахнулась эта пасть от горизонта до горизонта и ничего кроме пасти не видать.

— Кто мои сокровища потревожил? — зарычала пасть.

— Мы только посмотреть,— пропищал дядя Фёдор, и сам своих слов испугался.

— Врёте! — из пасти заревело так, словно там соревнования по пылесосному спорту шли.

— Мы ничего не брали,— выступил вперёд Матроскин.

— Врёте! — ещё громче заревело.

— А ты пересчитай,— предложил кот.

Грохнуло, хлопнуло, вздрогнуло всё вокруг так что кладоискатели с ног попадали. А когда они поднялись, никакой морды перед ними не было.

— А теперь что?— спросил дядя Фёдор.

Кот только плечами пожал. На бегу. Потому что они все бежали очень-очень быстро.

5. Покупка

Покупка
Папа с мамой очень горевали, что дядя Фёдор пропал.

— Это ты виноват, — говорила мама. — Всё ему разрешаешь, он и избаловался.

— Просто он зверей любит, — объяснял папа. — Вот и ушёл с котом.

— А ты бы его к Ремеслу приучал. Объяснил бы какие построения простые, чтобы ребёнок был при деле.

Но папа не согласен:

— Построения он и без нашей помощи как-то освоил. Я тут на крышу ходил… Если бы наш мальчик закончил, нам бы телемастера дали Большую Транзисторную Медаль, за помощь в перевыполнении годового плана. За неделю. Ему товарищ нужен…

— Не знаю, что ему там нужно! — говорит мама. — Только все дети как дети — сидят себе в углу и из желудей человечков делают. Посмотришь, и сердце радуется.

— Это обычные дети человечков сделают. А наш или голема слепит, или вольт. И я даже не знаю, что хуже. Надо, чтобы в доме и собаки были, и кошки, и приятелей целый мешок.

— Нет,— твёрдо ответила мама,— тогда приятели пропадать начнут. А я в нашем доме человеческих жертвоприношений не потерплю.

И по ней было сразу видно: не потерпит.

— И вообще,— продолжает мама,— ты мне свои глупости не говори. Нам сейчас в первую очередь мальчика надо разыскать. И я даже догадываюсь, как мы это сделаем!

А дядя Фёдор ничего этого не знал. Он в деревне жил. Он на другое утро спрашивает у кота:

— Слушай, кот, как ты раньше жил?

Кот говорит:

— А то ты не знаешь? Я больше так не хочу. Я хочу субъектность иметь.

А пёс добавляет.

— Вот-вот! А то у меня всё больше объедкность получалась! Я тоже так больше не хочу!

— И я так больше не хочу,— говорит дядя Фёдор,— Мы теперь по-другому будем жить. Мы будем жить счастливо. Вот, что нам нужно для счастья?

— Корова нужна,— подсказывает Матроскин,— как и договаривались.

— Ну и хорошо! Купим себе корову!

Кот подумал и сказал:

— А где же мы её тут купим? Ты вот видел где-нибудь в округе магазины с коровами?

— Да я тут и без коров магазинов не видел,— соглашается дядя Фёдор,— Может по почте выпишем?

— Нет,— говорит Шарик,— по почте заказывать — это не дело. Закажешь корову, а приедет отбивная из говядины. Или вообще потеряют её где-нибудь.

Кот ещё немного подумал и предложил:

— А знаете что? Место тут особенное, значит и корову надо покупать особенным образом.

— Это каким?— удивился дядя Фёдор.

— Эх, городской…— протянул Шарик,— даже я знаю. Нам надо в полночь на перекрёсток выйти, там и будет наш продавец.

Дядя Фёдор на кота посмотрел. А кот кивнул.

И счастья на его морде не было ни капельки.

Дождались они вечера и пошли подходящий перекрёсток искать. Ночь безлунная, только звёзды наливные перемигиваются и Млечный Путь от горизонта до горизонта. Самую чуточку белеет дорога. И вокруг — тишина. Только слышно как под ногами песок с камнями хрустит.

Долго ли шли — уже и не разобрать. Да только вышли наконец на перекрёсток посреди чистого поля. И стоит на том перекрёстке фонарный столб и лампочка на нём тускло-тускло светится.

— Ну вот,— сказал Матроскин,— теперь ждать будем.

Стали они ждать. И когда уже дядя Фёдор подумал, что опоздали они, и никто не придёт, фонарь моргнул и погас совсем.

А вдалеке зажёгся другой, ярче этого.

— Может домой пойдём? — предложил мальчик.

— Не получится,— сказал кот,— ты посмотри.

А перекрёстка уже нет. Одна лишь дорога осталась, к новому фонарю.

Чистое поле вокруг. А в поле трава шевелится, будто от ветра. Вот только ветра нет.

Делать нечего, пошли к следующему фонарю. Вышли к нему на такой же перекрёсток. И снова фонарь погас. И следующий зажёгся. И так они шли от перекрёстка к перекрёстку. Молча. Только у Шарика зубы стучали.

Наконец вышли они на очередной перекрёсток и свет на нём не погас. А вместо этого они услышали, будто бы кто-то огромные мешки с песком переставляет.

Шурх. Хлоп. Шурх. Хлоп.

И лампочка подрагивает, как будто из неё электричество сосут.

Шурх. Потемнела. Хлоп. Посветлела.

Шурх. Хлоп.

Тут уже и Матроскин задрожал. Хвост по земле узоры пишет, лапы ходуном ходят. А дядя Фёдор не задрожал. Он вообще забыл как шевелиться и дышал через раз.

Шурх. Хлоп.

Шурх. Потемнело всё кругом.

Хлоп. На краю светлого пятна от фонаря появилась как будто куча земли.

Шурх. Потемнело.

Хлоп. Куча земли выше дяди Фёдора.

Шурх.Хлоп.

И не просто куча земли — стоит перед ними огромная баба. Вся земляная. Песок осыпается. Руки-коренья в земле и камнях. Лицо — словно ком проросшей картошки. Синеватые ростки-червяки шевелятся. Запах от неё такой, какой в подвале бывает, если в тот подвал много лет не заглядывать.

— Зачем пришли? — спрашивает.

А голос у неё, как будто валун ворочается в проточной воде.

Шарик молчит. Хвост поджал, сам скукожился, по земле стелется.

Матроскин молчит. Уши к затылку прижались, лапы во все стороны сразу бежать готовы.
И дядя Фёдор молчит. Во рту сухо. Язык будто нажданкая бумага, дёсны дерёт.

— Так зачем пришли?— повторяет земляная баба. И росту в ней становится ещё больше прежнего. Корни сквозь неё прорастают и видно как в земляной утробе человеческие косточки белеют.

Тут дядя Фёдор и слышит, как кто-то его голосом говорит.

— Мы, бабушка, пришли корову покупать.

Шевелится язык дяди Фёдора. А сам он ничего с ним поделать не может.

— Корову, стало быть,— говорит земляная баба,— корова — скотина ценная. Меня саму батюшка на корову сменял, не задумался. А что взамен предложишь?

Дядя Фёдор изо всех сил тянет руку к карману, а губы его против воли шевелятся:

— А что ты хочешь?

— Взяла бы я твоё имя,— отвечает баба,— да только крепко оно заворожено. Но ничего. Вот товарища твоего имя лежит с самого краешку. Я вижу, как оно сверкает, как ему на месте не лежится. Отдай мне имя своего товарища. А я тебе взамен знатную корову дам. Не пожалеешь!

А дядя Фёдор всё тянет руку к карману. Кажется ему, будто кармана-то и нет вовсе. А если и есть, то он в такой дали, что ему и за сто лет не дотянуться. А во рту у него словно жаба сидит. Мерзкий клубок, склизкий. Настоящее имя кота Матроскина.

Покосился мальчик на кота, а на том лица нет. И видно, как под чёрной шерстью у него кровь от шкуры отлила. Страшно коту, как никогда страшно не было.

А губы дяди Фёдора шевелятся и нет на них никакой управы.

— Ме… ме… ме…— говорит он изо всех сил стараясь не дышать, чтобы настоящее имя кота не выдохнуть.

— Что ж ты мекаешь?— смеётся земляная баба.

И смех у неё такой, каким вороньё на погосте душегуба в могилу спроваживает.

— Может ты козликом быть хочешь, дурашка?

— Мел… мел… — говорит дядя Фёдор и чувствует, как кончики пальцев карман нащупали.

— Ну что же ты? Не томи!— грохочет баба, будто камни с самого неба падают.

А мальчик монету нащупал и сжал со всей силы. Монета раскалилась, и руку ему обжигает. Держать мочи нет. Но чувствует он, отпустило.

— Мало ли чего ты хочешь,— говорит.

Монета жжёт, выкинул бы, да отпустить — страшнее всего. Он медленно руку достаёт из кармана и монету старухе протягивает.

— Вот тебе твоя плата!

Пошатнулась земляная баба. Словно солнце проглянуло и высушило её земляную плоть. Песок посыпался пуще прежнего.

— Что ж,— говорит она тихонько,— долго эта монета меж людей ходила, пора ей и назад возвращаться. Это достойная мена. Забирай свою корову.

Погас фонарь. Опустилась непроглядная тьма. А когда она развеялась, то стояла перед ними корова. Рыжая, мордастая, важная такая. На шее — платок белый повязан.

А в небе солнце. И деревня в двух шагах видна.

— Спасибо тебе дядя Фёдор,— говорит Матроскин,— этого я тебе вовек не забуду.

Хотел мальчик сказать, что, мол, не за что, но почувствовал, как что-то зудит в его ладони.

Посмотрел, а там кружок с женской головой отпечатался, красный с чёрным.

— Ничего,— утешает его кот,— зато заживём мы теперь, как ты сам сказал, счастливо.

6. Воронёнок

6. Воронёнок
Так и стали они жить в деревне. С коровой. Корову назвали Муркой. В честь Мурмура, пятьдесят четвёртого Духа, Великого Герцога и Воителя, восседающего на Грифоне. Характер у коровы был скверный, короче говоря.

Дядя Фёдор без дела не сидел. Тем более, что по телевизору передавали всё больше шум и круги какие-то. Зато книги, которые они с Шариком и Матроскиным перетащили из профессорского дома, были такие же интересные, как у папы, а кое-где даже поинтереснее. Потому что у профессора в доме грамотного мальчика никогда не водилось и прятать самые интересные тома в тайник ему было не с руки.

Днями дядя Фёдор работал в огороде или играл с Шариком во внезапную эвакуацию, а по вечерам они с котом Матроскиным садились профессорскую библиотеку разбирать.
И столько там было интересного, что они несколько раз успели построение вокруг дома исправить и улучшить, так что теперь даже колорадский жук их огород обходил за версту.
Тем более удивился дядя Фёдор, когда однажды на крыльце обнаружился воронёнок. Чёрный с просинью, глаза умные, блестящие, нос толстый, сам сердитый-пресердитый.

Дядя Фёдор его накормил и на шкаф посадил. И назвали воронёнка Кукки — это имя мальчик в одной профессорской книге вычитал. Хотя Матроскин предлагал его Прапорщиком назвать: что воронёнок ни увидит, всё на шкаф тащит. Особенно он любил разные вещи, подготовленные для ритуалов. А взять у него ничего нельзя. Сразу Кукки крылья в стороны, шипит и клюётся. У него на шкафу целый склад получился. Потом он немного подрос, поправился и стал в окно вылетать. Но к вечеру обязательно возвращался. И не с пустым клювом. То гильзу принесёт стреляную, то царскую монету с нацарапанным потайным словом, то ключ, на головку которого разноцветные нити намотаны. Однажды даже чей-то палец с обручальным кольцом принёс. Еле-еле Шарик, пока дяди Фёдора не было, смог этот палец отобрать и закопать за оградой.

Очень боялся дядя Фёдор за воронёнка: окрестные обитатели могли и человека на одну ладонь положить, а второй прихлопнуть, что уж о птице говорить.

А кот решил воронёнка к делу приучать.

— Что это мы его зря кормим! Пусть пользу приносит.

И стал он воронёнка учить разговаривать. Целыми днями сидел около него и говорил:

— Никогда! Никогда! Никогда!

Шарик спрашивает:

— Что, тебе делать нечего? Ты бы его лучше песне какой выучил или заговору.

Кот отвечает:

— Песни я и сам петь могу. А заговор понимать надо, иначе от него пользы нету.

— А от твоей «никогды» какая польза?

— А такая, что в любом деле, чтобы достичь действительного успеха, необходимо прежде всего научиться отказывать. И раз уж в содержание беседы наш подопечный вникнуть не сможет, то в дискуссии ему надо сразу ставить решительную и последнюю точку.

— Ну а если чего дельного предложат,— спорит Шарик,— так ведь можно много чего полезного предложить.

— И много чего полезного нам предложили в последнее время?— Интересуется кот,— Что-то тут на кого ни найди, все норовят практически убедить, что туземные почвы для нас полезнее воздуха. Вот, не откажи дядя Фёдор той земляной бабе в её скромной просьбе, что бы сейчас со мной стало?

Шарик с котом согласился и тоже стал учить воронёнка «никогде». Целую неделю учили его, и наконец воронёнок выучился. Спросит кот Матроскин Шарика:

— Ты когда мне поможешь с засовом в коровнике?

А Кукки сразу и подсказывает:

— Никогда!

И, в общем-то сразу становится ясно, что с такими просьбами надо обращаться к дяде Фёдору. А учитывая его занятость — то лучше сразу писать в Спортлото.

И вот что из этого получилось. Однажды дядя Фёдор, кот и Шарик пошли в лес грибы собирать, и, попутно, проверить на лесных обитателях несколько интересных рецептов из профессорских книг. И дома никого не было, кроме воронёнка. Тут почтальон Печкин приходит.

Подошёл он к тому месту, где в земле Матроскин с мальчиком зарыли свежайшее своё построение из антенного кабеля и кладбищенских гвоздей, остановился аккуратно, чтобы ни в коем случае за невидимую черту даже пальца не сунуть и кричит:

— Эй, робинзоны, я вам журнал «Красный Экзорцист» принёс. Может пустите?

А из дома ему доносится, голосом Матроскина:

— Никогда!

— Это я, почтальон Печкин, принёс журнал «Красный Экзорцист». Пустите меня, а то хуже будет.

А ему из дома голос Шарика отвечает:

— Никогда!— и ещё пару слов, довеском. Педагог из Шарика был никудышный.

Осерчал Печник, кричит:

— Вы меня вообще слышите, бандерлоги? А ну пропустите меня внутрь, не то я найду способ войти сам, живьём сниму с вас шкуру, сварю в кипящей смоле, разберу по косточкам, потом воскрешу и ещё раз сделаю то же самое, а этот ваш домик разберу по брёвнышку, сожгу, пепел развею по ветру, а пепелище засыплю солью. Бертолетовой. И потом устрою тут сажалку.

Из домика опять доносится голосом Матроскина:

— Никогда!

И как ни стращал почтальон Печкин, как ни проклинал, как ни упрашивал, из домика ему в ответ неизбежно летело:

— Никогда!

И совсем уже извёлся гость, когда вдруг увидел, что коровник находится снаружи построения: как ни старались Матроскин с дядей Фёдором, но замкнуть круг с Муркой внутри у них не получалось.

Почтальон Печкин с ухмылкой проследовал внутрь, на ходу расстёгивая бляху солдатского ремня.

Когда дядя Фёдор и Матроскин с Шариком домой пришли, почтальона и след простыл, и об этом визите они так и не узнали. Только Мурка с тех пор стала гораздо менее вредной, но все решили, что это она просто акклиматизировалась.

7. Полезный трактор

7. Полезный трактор

Как-то раз вбежали дядя Фёдор, Шарик и Матроскин в дом очень запыхавшимися. Потому что на погост они пошли просто поговорить — а тамошнее население оказалось к разговорам совершенно не расположенное. И вышло из этого разговора одно расстройство. Мальчик и его товарищи расстроились, потому что бежать пришлось через всю деревню, а постояльцы погоста расстроились из-за того, что не догнали.

Шарик смотрел-смотрел как по ту сторону построения пляшут в воздухе болотные огоньки, обрывки тряпок и осколки костей, да и не вытерпел.

— Эх,— говорит,— ружьё бы мне, да серебра заговорённого…

— Ты того,— отвечает ему Матроскин,— в расходы нас не вводи. Сейчас дядя Фёдор тебе холодное железо заговорит, и мы тебя отправим в рукопашную, как самого инициативного бойца.

— Какое ещё холодное железо?

— Да хотя бы, вон, сковороду,— предложил Меланхтон, сын Мелхесиаха

— Не-е-е… так я сам в расход пойду,— Шарик опасливо посмотрел за окно.

— Ни в какой расход никто не пойдёт,— успокоил его дядя Фёдор,— тем более со сковородой. На ней ещё картошка осталась недоеденная. Нам бы лучше чего-нибудь такое найти, чтобы не приходилось на своих ногах по околице бегать. Велосипед, например, или мотоцикл.

— С коляской. В коляску мы посадим Шарика с пулемётом, и наденем ему на голову шлем с рогами,— поддержал мальчика Матроскин.

— А где же мы пулемёт возьмём?— недоверчиво спросил пёс.

— А там же, где и мотоцикл с коляской,— ответил кот,— нету тут нигде ни мотоцикла, ни пулемёта…

Потом он внимательно посмотрел в глаза Шарику и добавил.

—… и шлема тоже нет, так что даже не надейся. Да и мотоцикл — не машина: прилетит что-нибудь этакое в голову, никакой шлем не поможет!

Дядя Фёдор не стал переспрашивать, что такое «этакое» может в голову прилететь.

Шарик подумал, подумал и согласился с котом:

— Да, мотоцикл — это не машина. Это он прав. Не будем мы его искать. Мы лучше машину себе подыщем!

— Какую ещё машину?

— Обыкновенную, легковую,— говорит пёс.— Ведь машина-то – это машина.

— Ну и что?— кричит кот.— Может, где-нибудь машина – это машина. Только не в этой глуши. У нас дороги такие... А если она застрянет в лесу? Придётся её трактором вытаскивать. Вы уж и трактор заодно ищите!

И тут Шарик как подскочит:

— Евгеника!.. То есть, тьфу, Эврика! Тут же в колхозе есть машинный двор! Там обязательно должен быть трактор!

— А заправлять мы его чем будем?— спросил Матроскин,— тут с полезными ископаемыми… не того.

И за окно посмотрел.

— Так там и солярка должна быть,— уверил товарищей Шарик,— нам же много не надо, нам так, для личного пользования.

— А мысль здравая, только вот надо нам как-то наших гостей выпроводить, а то у меня корова не доена… Впрочем, среди них наверняка и доярки есть. Дядя Фёдор, глянь-ка по книгам, можем мы их к делу приспособить?

— Это вряд ли,— покачал головой мальчик,— хотя попробовать можно.

Он согнул из проволоки знак Данбалы Ведо, натянул на него змеиную шкурку, вышел на порог, прочертил на земле веве и поинтересовался у болотных огоньков, костей и тряпочек:

— Ну, кто хочет поработать? Урожай сам себя не соберёт!

Огоньки потускли, мельтешение косточек и обрывков ткани успокоилось. К дяде Фёдору присоединился Матроскин. Он сразу в наступление пошёл:

— Эй, у меня корова не доена, огород не полит, забор вон, подправить надо. А ну, стройся в колонну по два.

И не успел он закончить, как вокруг не осталось никого потустороннего.

— Знаешь, что такое «кароси»?— спросил мальчика кот.

— Не знаю,— ответил дядя Фёдор.

— Вот и они не знают,— загадочно подытожил Матроскин.

Следующим утром все трое пошли на машинный двор. Двор этот оказался огромной площадкой, заросшей бурьяном. Вся она была заставлена ржавыми машинами. Остатки плугов и сеялок ржавели тут и там, между вросших по самые оси в землю грузовиков. Под прохудившимся навесом стояли полуразобранные комбайны и трактора.

— Нам тут понадобится самая большая книга по производственной некромантии, какую мы только сможем найти,— всплеснул лапами Матроскин.

— Не поможет,— грустно ответил дядя Фёдор, который как раз весь вечер эту книгу читал,— промышленная некромантия не для воскрешения техники, а для того, чтобы у померших рационализаторов выяснять, что же они такого при жизни наулучшали, и как теперь это починить.

И тут они увидели в дальнем углу двора контейнер, какие обычно на больших кораблях возят. Контейнер был выкрашен ярко-голубой краской, которая почти не облупилась.

— Странное дело,— нахмурился Шарик.

Очень уж необычно тут смотрелся этот контейнер.

Подошли ближе.

Дверцы контейнера были закрыты на засовы, а через проушины была пропущена тонкая верёвочка, свитая из рыжих и седых волос и скреплённая сургучной пломбой.

— Совсем странное дело,— согласился Матроскин,— Печать надёжная. Готов поспорить: головы, с которых эти волосы взяли — под порогом контейнера прикопаны.

— И как нам эту печать снять?— поинтересовался мальчик.

— Да сорвать и вся недолга. Она ж не для того, чтобы внутрь не пускать. Она для того, чтобы не выпускать наружу. Ты вот лучше подумай, а нам оно надо?

— А что тут думать?— прокричал Шарик,— Тут снаружи один упырь другого краше. Вон один этот дядька бледный чего стоит! Кого бы они там ни спрятали, он явно поприличнее их всех будет!

— А давайте мы вокруг контейнера защитное построение сделаем,— предложил дядя Фёдор.

— Хорошая идея,— согласился Матроскин.— Только всё равно кто-то один внутри должен будет остаться и печать сорвать. Кто-нибудь инициативный.

— Да понял я, понял,— проворчал Шарик, но спорить не стал.

Потому что сам знал, что инициатива наказуема, но очень уж ему иногда хотелось сказать что-нибудь умное.

Дядя Фёдор принёс из дома необходимые материалы, рассчитал построение и вскоре оно было готово. Они с котом отошли на безопасное расстояние, а Шарик внутри круга остался.

Сорвал он пломбу и… ничего не произошло. Только дверь со ржавым скрипом отворилась.

— Эй, идите-ка сюда,— позвал пёс товарищей.

Внутри контейнера стоял небольшой трактор такого же ярко-голубого цвета, как и сам контейнер. Он был небольшой, а на месте радиаторной решётки у него было изображено огромное человеческое лицо, выпуклое. Глаза у него были закрыты, словно у спящего.

—«Тр-тр Митра»,— прочитал дядя Фёдор надпись на табличке,— что ещё за «тр-тр»?

— Трискелион Трисмегиста,— подсказал Матроскин.— Смотри, ниже мелким шрифтом подписано. «Самодвижущаяся алтарная проходческая установка». Вот те на… прямо таки самобеглое капище. Интересно, а где тут жертвенник?

Они подняли крышку капота и увидели на месте двигателя причудливое устройство из крючков и лезвий.

— А поймай-ка ты нам, Шарик, курицу,— попросил кот, не отрывая от механизма восхищённого взгляда.

Пёс вскоре вернулся с полупридушенной птицей. Вместе с котом они насадили курицу на крючки, а дядя Фёдор раскрутил ручку кривого стартёра. Курица на прощание кудахнула, полетели во все стороны перья и Матроскин брезгливо захлопнул крышку.

Некоторое время ничего не происходило. А потом из нутра трактора раздалось сытое урчание двигателя. И вдруг спящее лицо проснулось. Глаза его широко распахнулись и трактор прокричал высоким, почти детским голосом:

— Не надо! Не надо! Пожалуйста! Я — полезный трактор! Я полезный!

Потом он огляделся по сторонам, осмотрел перепуганную троицу и, уже спокойнее, произнёс:

— Ой… вы меня завели! Вас прислал Председатель?

— Боюсь, мой друг, коллективное хозяйствование в этой местности прекратилось,— ответил ему кот,— по причине острой нехватки коллектива и полного упадка хозяйства. Так что никаких председателей здесь нет и не предвидится.

— Зачем же меня закрыли?— недоумевал Тр-тр Митра,— Я же полезный трактор. Я же работал! Я рыл траншеи, я возил людей, много людей, я засыпал траншеи, я делал много нужной и полезной работы. За что меня закрыли?

— Это бы у Председателя твоего спросить… Но, боюсь, его перевели в такие места, в которые нам торопиться не с руки.

— А поехали к нам,— предложил дядя Фёдор.

Ему трактор сразу понравился. Было в нём что-то такое озорное, мальчишеское.

Они сели в кабину трактора и поехали домой. Ехать было весело. Трактор сам собой управлял и очень радовался, что он снова может быть полезным. Только иногда по пути попадались куры и в этот момент пассажиры предпочитали смотреть куда-нибудь в сторону.

8. Мандрагора цветёт

8. Мандрагора цветёт
Одним вечером дядя Фёдор спрашивает Матроскина:

— Скажи, ты в травах хорошо разбираешься?

— Честно говоря, не очень,— отвечает кот,— ты лучше у Шарика спроси, он у нас на свежем воздухе последние годы провёл. А что ты хочешь?

— Я в одной профессорской книге нашёл рецепт.

— Уже плохо, но продолжай,— кивнул Матроскин.

— Написано, что это Зелье Мудрецов, которое даёт ключ к потаённым знаниям.

— А как ты думаешь, почему эти знания на ключ заперли?

— Да как обычно,— пожал плечами дядя Фёдор,— взрослые всё самое интересное на ключ закрывают. Папа книги запирает, мама — всякие штуки, которые она из командировок привозит. Тр-тр Митру тоже заперли.

— А ещё запирают трансформаторные будки, яды и взрывчатку.

— Вот и я говорю, всё самое интересное!

— Скажи, дядя Фёдор, слышал ли ты, что мужчины, это чудом выжившие мальчики?— поинтересовался кот.

— Я слышал, что знание — это сила.

— Угу,— мрачно промурлыкал Матроскин,— ума к ней, стало быть, не надо. Ладно, пускай лучше ты сделаешь глупость под присмотром, чем сам по себе. Тащи свой рецепт и зови Шарика. Будем твоё зелье варить.

Шарик как рецепт увидел, так и присел.

— Убить ты меня решил, дядя Фёдор. И себя, за компанию.

— Ну тут же просто собрать надо травы.

— И совсем не просто. Мандрагора — это не трава, это…

Тут за окном Тр-тр Митра нашёл забрёдшую на их участок курицу, и шум поднялся такой, что несколько слов из ответа Шарика мальчик не расслышал

—… причём, полный,— закончил пёс.

— Положим, скополамин лучше в чистом виде взять,— предложил Матроскин,— по крайней мере, мы дозировку сможем соблюсти. У профессора в аптечке как раз пузырёк был. И вот это,— кот потыкал когтем в страницу,— тоже можно заменить.

— А я такого у него не видел,— хмыкнул Шарик.

— А ты думаешь, что Иван Трофимович был заядлым филателистом?— поинтересовался кот,— с дозировкой всё под большим вопросом, но, по крайней мере, обойдёмся без плясок святого Витта и прочего эрготизма.

— Что насчёт вот этой травки?— спросил дядя Фёдор.

— Сироп от кашля,— разом брякнули кот и пёс. А потом с интересом посмотрели друг на друга и так же хором добавили,— главное, чтобы без парацетамола.

— Но вообще, что при таком сочетании произойдёт, одному Аллаху известно,— заметил кот.

— Так в книге же написано…— показал дядя Фёдор.

— А ты уверен, что этот рецепт записывали после того, как его попробовали, а не до?— поинтересовался Матроскин?

— Не попробуем — не узнаем,— ответил мальчик.

На утро они попробовали.

Дядя Фёдор аккуратно зачерпнул варево ложечкой, подул на него и проглотил. Посмотрел по сторонам. Зачерпнул ещё одну ложечку. А потом ещё одну.

Потом он посмотрел по сторонам, на кота, на пса и сказал:

— Кажется, мы что-то попутали с рецептом. Не работает оно.

Ещё раз осмотрелся. Добавил странным голосом:

— Здесь красивая местность!

И рухнул на пол.

— Так, Шарик,— распорядился кот,— будешь при мальчике сиделкой. Будет дёргаться — успокаивай, не давай ему себе навредить. Не знаю, куда он отправился, но это явно не Артек.

А сам Матроскин подцепил кастрюльку с зельем и понёс во двор выворачивать. Вот только, когда он в сенях за дверную ручку взялся, ручка эта начала извиваться и шипеть. Матроскин только и успел что удивиться напоследок и пожалеть, что для котов противогазов не делают.
Во двор он вывалился, распевая на мотив «Священного Байкала»:

Звездное небо плывет надо мной.
Чистым сияньем сверкают планеты.
Навстречу ему подкатился Тр-тр Митра. Матроскин ему отлил в приёмный лоток немного варева. И Мурку тоже угостил. А после он сидел на скамейке у дома, рисовал на песке бессмысленные орнаменты и нашёптывал в ритме танго:

Скорби пламенной язык ли,
Деньги ль дверь открыли нам,—
Рано утром мы проникли
В тьму, к поверженным телам.
И виделась коту Матроскину иная жизнь. В той жизни он мог бы стать самым лучшим шутом, но судьба пошутила круче. И он уходил по пылающим крышам, стреляя из люгера в тех, кому запрещено было смеяться над его шутками. Бежал по лестницам и коридорам, где сушилось бельё, плакали дети и ругались взрослые. В замызганной подворотне кто-то небритый, в шапке из бобика, зарычал на него:

— Матроскин! Матроскин! Вы тут что все с ума посходили?

Шапка ожила и откусила небритому голову. А потом открыла глаза. И голосом Шарика повторила:

— Ну дурак ты, Матроскин! Ты что с зельем сделал?

Кот огляделся по сторонам.

На кровати без чувств лежал дядя Фёдор. Шарик нависал над котом и тряс его за плечи.

— Эй, шкура, а ну возвращайся! Тут без тебя кранты.

Матроскин очнулся окончательно.

За окном раздавалась совершеннейшая какофония.

Мурка, плясала на задних лапах и распевала «Вхождение богов в Валгаллу» на несколько голосов сразу. Тр-тр Митра тыкался в стену и что-то нечленораздельно бормотал. И, что самое поразительное, посреди двора почтальон Печкин, сложив ноги в сукхасане, парил в полуметре над землёй и твердил нечто несуразное на санскрите.

— Допустим, корову помню,— почесал затылок Матроскин,— что с трактором, тоже понятно, а этот инструктор по астральной аэробике откуда взялся?

— А ты его сам пригласил,— сердито ответил Шарик.

— Чёрт!— рассердился сам на себя кот.

— Ага. Я уже собрался его… попортить, но тут его корова поцеловала. Взасос. И с тех пор он так и болтается,— рассказал пёс.

От Печкина избавиться оказалось проще всего: его ветром сдуло за пределы охранного построения. Так он, распевая мантры пополам с матерными частушками и скрылся из виду. А вот с остальными пришлось сложнее.

Мурка мычала Вагнера и металась по двору, пока не исхитрилась сама себя запереть в коровнике.

Трактор Митра ездил по непредсказуемой траектории. В какой-то момент, он наткнулся на Матроскина.

А наткнувшись, он раззявил приёмный лоток, которым кур ловил и Матроскин с ужасом посмотрел на все крючья, шипы и шкивы, которые находились внутри. И очень живо представил что будет, если внутрь попадёт что-то, скажем, размером с крупного кота.

Но Тр-тр Митра ничего с котом не сделал. Он только заговорил, неожиданно совсем детским голосом:

— Мама! Мама!

Матроскин медленно пятился назад. А трактор продолжал:

— Валюша! Мама! Кто-нибудь! Я ничего не вижу! Тут темно! Где мои руки? Мама! Ой, мама! Вот ты где! Почему ты от меня убегаешь? Мама! Ну стой же… Мама! Сестрёнка! Пожалуйста, не прячься! Я больше не буду тебя звать «рыжей, конопатой». Помогите мне, пожалуйста! Где мои руки? Мама, Валя, Валюшка, куда вы делись? Мама… мама… мама… мама… вставай… мама… ну вставай же… мама… зачем вы с Валей притворяетесь? Ну вставайте же… мне страшно… мне страшно… тут темно… он опять придёт. Он придёт. Он тут… мама… мама… Это Председатель… он пришёл за мной… помогите!

Потом он осёкся и заговорил уже своим голосом. Только безо всякого выражения, будто объявлял остановки в метро:

— Обнаружен разрыв сети пассивного режима работы коннектомы. Произвожу коррекцию. Сброс потенциала Р300. Сброс значений условно негативной волны. Обнуление девиантных стимулов.

И Трискелион Трисмегиста замер… глаза его с разновеликими зрачками блуждали из стороны в сторону.

Матроскин молчал.

Шарик что-то пробормотал себе под нос.

А тут и дядя Фёдор пробудился.

Вернее, он сел на кровати, с такой прямой спиной, будто выполнял физкультурное упражнение, и посмотрел куда-то вдаль.

— Первый из них пришёл,— сказал мальчик,— у него было много лиц. Мужские, женские, они все смотрели на нас. И это всё были его лица. Он тогда сказал: «Год прошёл, отдайте мне моё». Мама сказала: «это ты, папа, виноват», а папа спросил: «Что ты хочешь?». Он сказал: «Вы никогда не полюбите. Ваша жизнь будет пресной, как просвира. Вы будете давиться вашей жизнью, пережёвывать её день за днём и ничего не будет вам в радость. Но я сдержу своё слово». И тогда папа кивнул, а мама заплакала.

— Это вообще нормально?— поинтересовался Шарик.

— Да кто его знает, что тут нормально,— развёл руками кот.

А дядя Фёдор продолжал.

— И пришёл второй из них. Он был большой птицей, кружащей, кружащей… он сказал. «Второй год прошёл. Отдайте мне моё». И мама сказала: «я никогда тебе этого не прощу». А папа сказал: «Мы держим своё слово». И чёрный журавль сказал: «Женщина, чрево твоё отныне закрыто. Ты более не понесёшь, ибо вы исчерпали пределы нашего терпения. Но я сдержу своё слово». И папа промолчал. А мама заплакала.

— Может его разбудить? — опасливо спросил пёс.

— Не стоит,— ответил Матроскин.

— Наконец, явилась третья. Она была грозой. И она была красивой женщиной. Завывала буря. Нельзя было понять, она стоит между нас или занимает всё небо. Она сказала одно слово: Выбирайте». И папа показал на меня. А мама заплакала. Она заплакала в последний раз, и больше не пролила ни слезинки. Они приказали мне забыть. И я забыл. Я не знаю, кто такой Гриша. Я не должен знать…

Дядя Фёдор открыл глаза и спросил кота Матроскина:

— Кто такой Гриша?— а взгляд у него был направлен куда-то за горизонт.

Кот посмотрел на него спокойными мудрыми глазами. И ответил:

— Тебе приснился страшный сон, дядя Фёдор. Спи и ни о чём не думай. Мы с Шариком рядом. Всё будет хорошо. Теперь всё обязательно будет хорошо!

Дядя Фёдор опустил голову на подушку и заснул хорошим правильным сном. Ему снились папа и мама. И больше никого.

Продолжение в комментариях.

@темы: Книги

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сижу, дорезаю икону. Входит Татьяна с мелкой и спрашивает, скоро ли закончу. Показываю, сколько осталось. Она уходит наверх доделывать последнюю деталь. Больше нету, и делать мне там нечего - будем сидеть внизу и золотить киоты.
И тут начинается концерт под названием "зима внезапно подкралась". То есть киоты они сделали, видели, что скоро икона будет готова. И только после обеда (когда я уже два часа как закончила) резчик, обитающий в нашем уголке, начал неспешно разгребать свои вещи, чтобы перенести в другое место. Ну я как честный труженик расчехлила свои рисовальные инструменты, нарисовала комикс и продолжила дорисовывать второй.
Время к трём, я начинаю нервничать. В периодическом шуме станка, боясь спалиться перед директором да ещё и скрючившись на стуле рисовать не очень-то комфортно. И часы не то чтобы безрезультатно просиживаю, но совесть вопит о справедливости. Хотя в простоях они сами виноваты, надо уметь организовывать рабочий процесс.
Дядя Володя посмотрел на резчика, на часы, и поржал на тему, что лучше бы сразу домой отпустили. А тот не спешит: досочки разглядывает, чаёк попивает. Ушёл за "крепкими парнями", чтоб стол перетащили - вернулся через полчаса один. Плюнула, позвонила начальнику и в полчетвёртого свинтила.

@темы: Рабочее, РазКОШления

---

Кошмар сконцентрировался и втёк в компьютер. Проще говоря, мы с Алёнкой смотрели ужастик про какой-то туннель-трубу, куда попали главгерои, и за ними охотился красный призрак.
Потом звонок в дверь - пришла Вени и загородила собой ужас, рвущийся из подъезда. Да я так и знала, что этот ссыкун не сунется напрямую, потому что подумала о нём, проверяя на ночь дверь. Это какая-то навязчивая фигня - не хочешь об этом думать, но думаешь.
Пришла сестра за пакетом, который в реале пылится у нас - на этот раз мама ходила получать её заказ с али. Начала его распаковывать - и зазвонил будильник. Видимо, посмотрю в реале, что там такое.

@темы: Сны

---

Просто нет слов.
Когда мне в голову втемяшилось начать собирать журналы по "Холодному сердцу", я ждала, что это будет самостоятельное издание. Но наткнулась только на ответвление "Принцессы из сказки", которое раньше специализировалось на выпусках, посвящённых одной определённой принцессе в каждом, а теперь штампует только истории про Анну, Эльзу и их компанию. Потом  KeySi, решив помочь мне не пропустить парочку номеров, показала полки... со спецвыпусками "Мира принцесс", опять с "ХС". Я загорелась возможностью иметь плакат с этими двумя приключенками и исследовать другое издание.
И что вы думаете? Копаясь по интернету в поисках старых изданий, я обнаружила, что "Эгмонт" запустил-таки самостоятельное издание "ХС", и первый номер выходит 18 сентября! Я не фанат, но блин истории по "ХС" прелестны, и если не обнаружу это издание на полках, придётся таки подписаться.

А ещё я закончила "Арканум". И каково же было моё разочарование, когда последний ролик, который должен был показать, как мои действия изменили мир, оказался раскоцанным! Глючная сборка попалась...
Игру от этого перестать любить было бы странно, так что я просто попробую с другой сборкой. Сразу или через какое-то время - неизвестно.

@темы: Arcanum, РазКОШления

---

23.09.2018 в 13:43

Пишет  Шано:

Как падший ангел стал Люцифером
В античные времена планету Венеру, которую видно только во время утренней или вечерней зари, считали двумя разными звездами - Утренней и Вечерней. Греки называли их Эосфор/Фосфор (зареносец/светоносец) и Геспер , римляне - Люцифер и Веспер.

Ранние христиане могли сравнивать с Утренней звездой и Иоанна Крестителя, и деву Марию, и самого Иисуса Христа: «Tu verus mundi lucifer » (ты - истинный свет, приносящий мир) - говорится в утреннем гимне Lucis largitoride святой Иларий, епископ из Пуатье 4го века.

Когда же имя Люцифер стало именем дьявола?

дальше на дзене

Можно еще побольше узнать о святом Люцифере

@темы: Разное

---

Направленность - мировоззрение персонажа: от добра до зла. Благодаря специальному заклинанию можно увидеть направленность любого персонажа в виде иконки, заменяющей портрет.
От злого к доброму: череп, молния, дерево, фигура в балахоне и ангел.

Что любопытно, самый первый присоединившийся - бедняга Виргил - всегда придерживается направленности ГГ. Вероятно, это обусловлено тем, что он связан с основной веткой сюжета. Однако можно отказаться от его помощи и разбираться во всём самому.

@темы: пишу, Arcanum, Фанарты, игры, Рисунки

---

22.09.2018 в 22:29

Пишет  #SUMI:

@темы: Ржач, Видео

---

Нат и Варя были на ужине у Герды и Георга. Обсуждали какую-то важную штуку, и в какой-то момент мне стало ясно, что один человек из свиты Ната и Вари - Крейтон. Выходя из обеденного зала, Нат почувствовал опасность и, схватив жену в охапку, с ней метнулся в сторону. Тут Крейтон себя раскрыл и кинулся на него с ножом, полагая, что эта важная вещь у царосского короля. К счастью, там была куча народа, и злодея быстро повязали.
Потом я оказалась в сномагазине. В предыдущем сне мне подарили пять тысяч, а потом ещё три - посмотрев же на вторую купюру сейчас, я понял, что деньги российские. А фигли - там было написано "2.500". Недовесили опять.
Пока я копалась в рюкзаке, продавщица начала переставлять товар по новому приказу начальства. В итоге куча журналов с диснеевскими принцессами, доверху напичканными годными историями, исчезла. Я весь этаж оббегала, потом спросила у неё - а она знать не знает о таких журналах. Кое-как нашли какие-то наклейки.

Ну чтоб этот сон! Я прекрасно знаю, что значит упускать нужное, напоминать-то зачем?

@темы: Самый счастливый, Сны